Некоронованный

Молодой месяц, бледный, словно тонкая льдинка, просвечивающая насквозь, вышел из облаков. А на юго-западе, уже неяркое, стояло солнце.

Все остановились.

Было оглушительно тихо, на грани слышного – вода билась о далекие края льдины.

Ариэн и Тилион взирали друг на друга, а люди смотрели на их.

И никакие дела, никакие заботы не могли быть сейчас важнее, чем видеть эту встречу тех, кто разлучен тысячелетия назад, но изредка может свидеться.

Это было торжественно и почти священно.

Сидвар, нагнувшись к самому уху Кутюва, торопливо пересказывал ему историю двух майар.

Хэлгон подошел к вождю: почувствовал, что тому надо выговориться. Как ни тихо ступает эльф, тишина было чуткой и подойти неслышно он не смог. Аранарт кивнул ему.

Бледно-голубое, бирюзовое, золотистое. До самого розового горизонта.

– Риан, – тихо сказал Аранарт. – Она будет ждать, и не дождется. Я слишком верил в себя. Я не должен был говорить с ней до похода.

– Должен, – шепотом возразил эльф.

Солнце снижалось, а месяц становился ярче.

– Она бы вышла замуж и нашла бы счастье, – нахмурился Аранарт. – Я не люблю ее. Мы могли бы прожить хорошую жизнь, могли бы дожить и до любви… если бы не я, она нашла бы это с другим. А так… конечно, она будет ждать. И никогда не узнает правды.

– Ты действительно думаешь, что другой мог бы дать ей счастье большее, чем дал ей ты?

– Я? Дал?

Голубоватая дымка у горизонта. Золотая дорожка блестит на дальних льдах.

– Ну а ты подумай. Как она сияла в тот день, когда мы уходили. Даже расставание было бессильно над ней. Она будет ждать, верить. Сколько лет ей еще жить надеждой на вашу свадьбу? Сколько лет еще ты будешь жив для нее? Жив без крошки сомнения в этом?

Тени синее и глубже. Месяц всё белее.

– Если бы она вышла за другого по любви… да. Но столько лет ей никто не был нужен. И вряд ли она разбила чью-то судьбу отказом.

– Хорошо, если так, – выдохнул Аранарт. – Я меньше всего хотел бы причинить ей боль.

– А дети…

– Да, детьми она себя не обделила, – он кивнул. – Своих нет, будет теплее с чужими. Хотя она и так им всем… Матушка, да.

Стоять и смотреть на закат. И нет дела важнее.

Как странно приближается смерть. Как невеста в одеянии из искрящихся снегов.

– Ждать десять, двадцать, пятьдесят лет… Ждать, уже поняв, что я никогда не вернусь, – он покачал головой. – Даже когда Ринвайн объявит меня мертвым.

– Аранарт, – Хэлгон посмотрел на него в полном изумлении, – Ринвайн не сделает этого, пока жива Риан! Я мало его знаю, но он не причинит ей такую боль.

– Да, ты прав. Я не подумал об этом. Что ж, тем лучше. Умрем в один день, хоть прожить долго и счастливо не получится. Хотя, если верить тебе, она всё-таки будет счастлива.

– Любить того, кто недостижимо далеко, это горькое, но счастье, – отвечал эльф. – Вы будете вместе после ее смерти, мы – после моей.

Солнце было почти у горизонта. Льды искрятся: золотом вымощен путь на запад.

– А ты выйдешь? – едва слышно спросил Аранарт.

– Выйду, – кивнул Хэлгон.

– А как же пишут, что погибшие второй раз почти никогда не? «Почти»?

– Да.

Эльф помолчал.

– Пойми, Аранарт, они ждут меня. Она и Аллуин. И я буду спешить к ним. А Намо – не тюремщик, он мудр и… добр. По-своему, конечно. В Мандосе нас держат наши ошибки, а не его воля. Я выйду быстрее, чем в первый раз.

Хэлгон посмотрел на запад и улыбнулся. Такой светлой и ясной улыбки дунадан никогда не видел у него.

– Могу я попросить тебя? – сказал Аранарт. – Расскажи нам об Амане. Но не о том, – он жестом остановил готовое сорваться возражение, – каким он был «тогда». Нет, не о прошлом. Тем паче, не о знаменитом прошлом. Расскажи о том Амане, в который ты выйдешь. Пожалуйста.

Эльф кивнул.

Они снова сидели, вытянув руки: живой костер, где пламенем были руки Короля, а топливом – тепло их сердец. Только оно не сгорало, напротив. Этот костер не давал света, но свет был не нужен. Он бы только мешал им видеть то, о чем говорил эльф.

Эрессеа и белоснежные корабли, повинующиеся воле капитана. Домик, у широкого окна которого сидит женщина и смотрит на море. Вернется сын, радостный, ворвется к маме как морской шквал, подхватит и закружит ее, словно девочку. И когда-нибудь вернется муж. Просто молча встанет в дверях. Чтобы остаться с нею уже навсегда.

Потому что все дороги рано или поздно приводят домой.