Некоронованный

Их жизнь входила в странный ритм. Они поднимались до рассвета и отправлялись бороться, гоняться за Хэлгоном (догнать эльфа было невозможно, а вот загнать в ловушку, если охотников много и действуют слаженно, иногда удавалось), их молодые и сильные тела требовали напряжения, и раз море пока щадило их, приходилось придумывать самим. Рассвет – когда сказочно прекрасный, когда просто серо-белый. День – поесть мороженого мяса, и осмотреть хорошенько льдину: хотя настоящих бурь еще не было и трещин тоже нет, но мало ли. Закат – ясно ли было, или облачно – время тишины, время мыслей о неизбежном. До полной темноты. Когда наступала ночь… бывало по-разному: под ясным небом они еще долго стояли, каждый наедине с вечностью и со своей судьбой, иногда над ними мерцали волны северного сияния (дружинники Арведуи видели его в свое время, а вот Аранарту и молодежи о таком только слышать доводилось) – тогда они замирали и смотрели, пока это чудо не растворялось в темноте. А потом они шли в палатку, садились в круг, собирали свой «живой костер» и кто-то говорил, говорил, говорил.

…когда пройдут десятилетия, а для некоторых и больше века, они будут вспоминать эти дни в Гурут Уигален как самое… нет, даже не счастливое, а светлое и чистое время своей жизни. Время, полное глубокой радости от каждого прожитого дня, от каждого луча – солнечного, лунного или зеленого пламени ночного неба. Время, полное странной любви к прожитому: оказывается, сколько там было хорошего, и жаль, что я не замечал этого раньше, и как хорошо, что я узнал это теперь. Время удивительно осязаемое, время, в котором всякая пыль и сиюминутность исчезла, осталось только то, что возьмешь с собой За Грань.

Время, когда торжественная тишина сменялась радостью и смехом. Гоняясь за Хэлгоном, они шумели на всё Белое Безмолвие, так что с дальних льдин в испуге плюхались в воду тюлени. Один из этих плавучих мешков жира в закатный час запрыгнул к ним на льдину… серьезность вечера была разбита вдребезги, потому что двигался этот морской заяц ужасно смешно, управляясь со своим толстенным брюхом. Но мысль об охоте, возникшая у всех, была тотчас и отброшена: мяса у них много, запаса хватит дольше, чем они проживут, а, раз так, пусть себе живет. Смешной же.

Они ни разу не разожгли костер. Меха грели надежно, к строганине они привыкли, сооружать костер на льду было делом сложным, а самое главное – тот свет, что по ночам согревал их сердца, грел их и днем. Им не нужен был огонь.

Глядя на луну, прошедшую полнолуние и сейчас ущербную, Аранарт думал о том, что конец Арнора – не только не его вина (он не ставил себя столь высоко, чтобы считать гибель страны ценой ошибок одного человека), но и не трагедия, которую нужно было предотвратить, а они не смогли. Луна угасает – кто виновен в этом? Человек умирает от старости… вяз, изрубленный им на лугу у Бомбадила. Надо было понять еще тогда… понять и принять.

Арнор ни в чем не виноват. Он не Нуменор, чтобы его карать. Ему просто вышел срок. Ринвайн это поймет. Уведет их из пещер… наверное, в Линдон, к эльфам. Или в южный Линдон, поближе к гномам. Он решит. И решится. Лет за десять, наверное. Потихоньку, не объявляя сына Арведуи мертвым. Сколько-то семей отправит, потом еще, еще…

Да что же такое! Жить осталось считанные дни, изменить уже ничего не можешь, а всё еще думаешь, как что-то сделать со страной. Которая уже не твоя.

Еще вчера они заметили на востоке темную массу. Остров? Или огромная глыба льда?

Их несло к нему, и это тревожило: что будет со льдиной, если они столкнутся? Что будет с ними? До смерти остался день? Нет?

Ночь не спали: идти на дно спящими не хотелось. Льдина гудела, сталкиваясь с другими и сокрушая кромки берегового льда, но разбиваться не собиралась. Хэлгон отправился смотреть, что там, уверяя, что темнота ему не помеха, и дав слово немедленно прибежать, если произойдет что-то.

Вдали скрежетало, ломалось, но эльф не возвращался. Люди не выдержали, отправились к нему. Напрасно. Разглядеть действительно было ничего нельзя, надо ждать рассвета.

Сквозь сереющий сумрак проступала громада впереди.

Скрежет не прекращался, напротив: эхо усиливало его. Льдина не останавливалась.

В нетерпении дунаданы ожидали первого луча солнца.

– Остров! – закричал Рибиэль. – Это остров, мы спасены!

Лед свисал с утесов причудливыми окаменевшими струями, но под ними был бурый камень. Бурое! в этом царстве белизны!

Их льдина обрастала по краю островерхой стеной торосов, но было видно, что за ней – другие льды, и нет разводьев, и можно дойти до твердой земли… путь непрост, но он есть! путь к земле, к жизни.

Рибиэль, радостный, побежал вперед… и через десяток-другой локтей понял, что бежит один. Он обернулся.

Все смотрели на Аранарта. Он смотрел на остров с улыбкой, светлой и спокойной… но какой-то чересчур спокойной.

Это удивляло и настораживало.

– Да, – сказал сын Арведуи. – Да, вы спасены. Пойдемте, надо перенести вещи и припасы.

Все внимательно смотрели на него. Никто не тронулся с места.