Некоронованный

– Запросто, – отвечал тот, не выходя из образа. – Это как с чужаками трепаться: чем больше наречий на слуху, тем легче в новое въехать. А телом говорить еще проще. В меня пацаном еще отец… ну, не то чтобы вбил – но лучше б он бил! – как себя держать. А он был крут… ой, крут. После него всё – запросто.

Он сделал глоток из кубка.

– Ну так вот про горностая. Мой старший прожужжал мне все уши: пусти да пусти в дальний дозор, я воин, всё такое. Ладно. Говорю ему: кончай трепаться, настреляй мне хотя б дюжину горностая, чтоб пристойно, купцам, всё такое. Он у меня упёртый, за зиму набил даже больше. Ладно. Парня в дозор, как обещал, а сам беру того горностая, прихожу в Тарбад. Иду в кабак. Типа пью, а сам ушки на макушке: про что трендят.

Он снова отпил, обвел стол хитрым взглядом. Молодежь и Гэндальф смотрели на него одинаково завороженно. Те, кто знал эту историю, просто наслаждались рассказом.

– И вот один чувак другому бла-бла-бла, что там-то видел у купца ткань, типа, из червяков. Тот, конечно: гонишь и всё такое, а я думаю: ни фига ж себе, в какую даль шелк завезли. И ведь не по роже-то мне идти за шелком… а блин. Тянет. Не утерпел. Прихожу.

Опять сделал глоток.

– Купец чуть… э-э-э… говоря за столом… стражу ни позвал, когда мою морду увидел. Не боись, говорю, не ограблю, а правда ли, что у тебя шелк есть? А он видно матёрый, соображает, что когда грабить приходят, то вопросов не задают, а сразу нож к горлу. И этак с опаской, но достает. И был у него там кусок… эх…

Он залпом допил кубок, Аранарт взглядом показал: передайте мне кувшин, налил Ринвайну еще.

– Да… дед мой, как меня первый раз с отрядом отпустить решили, отдал мне свою рубаху. Поддоспешную, значит. Бери, говорит, мне уже без надобности. А шелк – он же живуч, зар-раза. Что ему двести лет… плотнющий, не вытрется. Да… и вот вижу я у того купца… не глазами, пальцами вижу – такой же шелк!

– Куда же делась твоя рубаха? – негромко спросил Аранарт. – Этого ты не рассказывал.

– И не спрашивай! Потому и не рассказывал, что дурень кто-то и невезуха дурням! Тогда, летом, ранило меня, и не то чтобы всерьез ранило. Ну и хватило у меня ума ее снять – зашить, типа, постирать решил тоже. Она ж от пота уже сама как доспех стоять могла… Да… Ну а назавтра нас и выбили…

Он резко выдохнул и вернулся к рассказу.

– Короче, держу я тот шелк, у самого чуть ни слезы к горлу, а купец, ушлая морда, видит, что я не первый раз такое в лапы беру. И спрашивает меня этак вежливенько: «Вижу, сударь, вам нравится». Сударь, значит, уже. «Только ведь денег-то у вас нету». А денег у меня при себе и впрямь – медяки на харч и угол. «Так давайте, говорит, договоримся расплатиться работой». Уж не знаю, какую-такую работу он мне предложить хотел… добро, если охранником, а то и зарезать кого, морда-то у меня подходящая… Да… Ну а я ему молча моего горностаюшку рядом с тем шелком и выложил.

Ринвайн снова пригубил.

– Рожа, я вам скажу, у него стала… глаза – на лоб, челюсть – на колени, лапы – к меху. И дышит, как карась на песке.

На нижнем конце рассмеялись.

– Да… вот с той поры они шелк хар-рашо так стали в Тарбад возить. И наших морд больше не пугаются, привыкли.

Еще отпил, сел прямо.

– Кстати, – чуть хмурясь, заметил Аранарт. – Насчет охранников к купцам. Это ведь неплохая мысль. Не сейчас, лет через пятьдесят… стоит подумать.

– Согласен.

– А что ты сделал с тем шелком? – спросил Гэндальф.

– Старшему рубаху сшили, – ответил дунадан как об очевидном. – Это ведь его горностай. Пусть не под доспехом носить, но… семейные традиции нарушать нельзя. Всё-таки наш род был не последним… и в Форносте, и в Аннуминасе… – он помолчал и закончил: – и в Андуниэ.

Гэндальф проснулся – скорее от предрассветного холода, чем от шепота Раэдола, потому что мальчик будил сына Лутвир очень тихо:

– Вставай, отец режет вам торф. Бежим.

– Иду, иду, – сонно отзывался тот, натягивая одежду.

– Тише, разбудишь, – едва слышно шипел принц.

Волшебник перевернулся на другой бок и стал досматривать сон. Хорошо быть гостем в этом поселке: можно быть твердо уверенным, что тебя ни к какому делу не пристроят.

Проснулся он, когда солнце уже поднялось высоко. В пещере никого не было. Выйдя, Гэндальф обнаружил хозяйку и обоих мальчишек, выкладывающих куски торфа хитрыми пирамидками по склону холма: она брала их из ручной тележки (вторая стояла рядом пустой) и передавала мальчикам, которые их и клали досушиваться на солнце. Судя по числу ажурных торфяных горок, ребята сбегали до болота и обратно уже не один раз.

– Проснулся? – обернулась к гостю Лутвир. – Подожди, мы сейчас закончим, и я покормлю тебя.

От еды Гэндальф отказался, попросив лишь чашку козьего молока. А потом быстрым шагом отправился догонять мальчиков. Где было ближайшее болото – догадаться нетрудно: по склону вниз, а дальше разберемся.

Мальчишки шли, болтая, но вполголоса. Вот же он их выдрессировал!