Некоронованный

– Аранарт… – ну почему именно сейчас? почему ему придется говорить и говорить, когда и дышать-то можешь с трудом?! – послушай меня. У меня была прошлая жизнь. Я не совершил в ней ни одного поступка, который был бы против того, во что я верил и кому служил. Я был верен моему лорду – и живому, и мертвому. Мне не в чем укорить себя. Но, Аранарт, ты же понимаешь… Броннир не из робких, но когда он увидел меня, он побледнел от ужаса.

Боль в груди стала нестерпимой, и нолдор зажмурился, пытаясь справиться с ней. Он договорит. Даже если эта речь будет стоить ему жизни (да нет, не человек же он, чтобы умереть от такого!), но даже если – он договорит.

– Я хотел бы дожить до возрожденного Форноста, да. Но ты знаешь: если надо, я умру за тебя. Только, Аранарт, одна просьба: я не хочу умирать так, как в прошлый раз. Пожалуйста. Устал быть страшнее орка…

Князь молчал, плотно сжав губы.

Хэлгон осторожно дышал. Это действие, такое незаметное всю жизнь, сейчас требовало и сил, и внимания, и мастерства: вдохнуть совсем неглубоко, совсем слабо, чтобы не потревожить рану, и выдохнуть так же осторожно, неприметно… и снова… и снова… бинты на лбу мокрые, но не от крови, а от пота. Сложное это дело – дышать.

– Давай я всё-таки тебя перевяжу, – хмурым тоном сказал Аранарт.

Хэлгон качнул веками: давай.

Бинты у сына Арведуи были с собой всегда последние лет двадцать, с первого настоящего похода, когда он еще только мечтал командовать хотя бы дюжиной бойцов. А перевязывать он научился задолго до – еще десятилетним мальчишкой бегал помогать лекарям Форноста и «незадаром»: выздоравливающие бойцы, раны которых можно было доверить неопытным рукам сына князя, щедро вознаграждали его самым прекрасным на свете – рассказами о боях.

Достал бинты, флягу с водой, мазь, помог Хэлгону сесть, сам сел сзади, подставив ему плечо. Размочил повязку на голове, стал осторожно снимать. Руки твердо знали это дело, а мысли были далеко.

Да, пробежать почти сутки, держась за стремя, а потом сразу вступить в бой – это тяжело. Человеку не представить, насколько. Но и для эльфа тяжело. Только вот… сколько было в отряде пеших фалафрим? Два десятка? Три? И что, все более опытные воины, чем Хэлгон?! Да не поверить! И линдонцы… воины Гил-Галада, да, прошли не одну войну… только ведь и Хэлгон прошел – не одну. Нет, если бы дело было в бое с такого немыслимого бега, были бы десятки погибших, а прочие ранены… А потери невелики.

Нет, всего этого могло с ним не быть.

Аранарт закончил с раной на голове, занялся плечом. Хэлгон дремал – или казалось, что дремлет. Так проще обоим.

«Я не хочу умереть так, как в прошлый раз».

«Я хочу умереть не так, как в прошлый раз».

«Я хочу умереть…»

Ты хотел этого? Скажи правду.

Аранарт понимал, что не задаст этого вопроса. И не потому, что раненому надо дать отдохнуть. Не потому, что Хэлгон говорил сегодня слишком много для того, у кого пробито легкое. Аранарт боялся, что, если он спросит, то нолдор ответит: «Да».

Не подставлялся прямо под удары (чтобы Хэлгона, тысячу лет служившего Арнору, убили – и кто! даже не ангмарцы, а трусливые разбойники Рудаура! – Аранарт приказал этим мыслям… в общем, уйти и не возвращаться), но его обычная осторожность, а может быть и обычная ловкость – куда они делись?

И – почему?!

Что он, Аранарт, сделал такого, что Хэлгон стал искать смерти?

Сжег Форност? Но это было необходимо.

Сравнил себя с Феанором? Так об этом хоть и изредка, но с детства… и даже не с его детства, а еще с маминого. Когда у короля Ондогера дети Алдамир, Фарамир и Фириэль – любой, кто учил историю, услышит в ее имени другое!

Хотя ему, если и сравнивали с Феанором, чаще говорили «не будь похож». Так он это и сказал сам!

С плечом закончил. Ну, теперь бок.

– Не размачивай… – шевельнул губами Хэлгон. – Здесь не надо.

Не спит. Притворяется.

Действительно, здесь бинты не присохли. Странно.

Когда Аранарт снял повязки, в руки ему посыпалась сухая корочка – так кисель застынет, если не отмыть вовремя кружку. Эльфийские хитрости какие-то. Зато рана заживает под этой корочкой лучше, чем под любым из бинтов. Хорошо, что потратили на него это снадобье. Но теперь придется по-обычному, по-человечески – мазь, ткань и снимать потом размачивая… Шов какой тонкий на ране. И нитки другие. Сразу видно: эльфы зашивали.

Но никакие эльфы ничего не смогут сделать с пробитым легким.

Ему больше не бегать. По крайней мере, как раньше. Что бывает с эльфийскими ранами через век-два? Зарастет как и не было? Или вот это – на всю жизнь? На всю многовековую жизнь?

«Я хочу умереть не так, как в прошлый раз».

«Я хочу умереть»…

Если он не сможет привычно легко дышать, никакой многовековой жизни у него не будет.

…в первом же бою. Самое позднее – во втором.

Почему-у?!

Закончив с перевязкой, Аранарт уложил нолдора и остался сидеть рядом, положив руку ему на грудь. Пальцами он чувствовал, как ходит его левое легкое, как сильнее обычного бьется сердце, – а правая половина груди была неподвижна.