Некоронованный

Тебя назвали Князем Земли – вот им и будь. Весь Арнор теперь твой, прячься где хочешь.

И руку не напрягай – Хэлгона разбудишь.

Тепло. Хорошо. Правильно.

Дерзко. Безумно. И хорошо… и тепло.

И голос отца из того сна:

…называй меня Бродягой. Никакого другого имени мне уже не осталось.

– А чем плохо это имя, отец? Мне нравится. Называй и меня так же.

И снова есть, куда идти. Куда и зачем. Мы не умрем арнорцами, нет. Это были слова гордого отчаянья. Мы будем жить. Арнор будет жить – без городов, без крепостей. Ищи бродягу в пустошах! Никакому назгулу это не удастся.

И Хэлгон погибать раздумает. Если арнорцы уйдут в глушь, помощь эльфа будет не то что нужна – бесценна. Ему и вспомнить, как хотел умереть, будет некогда!

…и бегать ему не очень-то придется. Что тоже хорошо. Может быть, и зарастет легкое за пару веков жизни без войны. Кто знает…

Аранарт сдвинул руку правее. Он отчетливо понимал, что виноват в этой ране эльфа (как он сказал? «не совершил ни одного поступка против того, чему служил»? – да, вот тоже не совершил, а сам хуже орка чуть-чуть не стал), но чувства вины не было. Прошлого не воротишь. Изменить можно лишь настоящее. Самые горькие переживания князя не сделают Хэлгону ни на волос лучше.

Так что будем идти вперед. Будем строить тот мир, в котором этот упрямый нолдор захочет жить.

И почему ему достался эльф с таким скверным характером? Нет бы – Глорфиндэль жил в Арноре; он, говорят, добрый. Или Броннир – он шутить любит. Но нет, изо всех эльфов, кого знаешь, ты должен терпеть того, кто даже не словом тебе возразит. А рудаурским мечом в свое нутро.

Князь прикрыл глаза, думая ни о чем. В его сознании смутно выступали образы будущего – в жизни, он знал, всё сложится иначе, но это неважно, в этих неясных мечтаниях есть главное: тот дух, который они сохранят, та верность, которая их не оставит, и та любовь, которую в них не уничтожил ни Враг, ни они сами, бредя по колено в крови.

И на грани сознания звучали прощальные слова Арведуи:

Да пребудет с тобой милость Валар и Единого… и да будет твоя удача больше моей.

– Будет, отец. Иначе и быть не может.

В этих словах не было гордости, лишь то чувство уверенности, равновесия, которое позволит пройти по узкому мосту в темноте.

Под рукой Аранарта грудь эльфа едва ощутимо поднималась и опускалась – так, как колышется гладь спокойного моря на рассвете.

…во сне был Свет. Не тот, что слепит глаза людям днем, но привычен эльдарам, родившимся во дни Древ. Не тот, чарует в ночь полнолуния. И даже не тот, что ярчайшим из алмазов сияет над горизонтом в глубокой голубизне сумерек.

Тот Свет, воспоминание о котором нолдор прятал в глубины души. Даже от эльдар. Даже от жены и сына. Потому что в Явленном мире об этом Свете можно лишь помнить. Но ни думать, ни говорить о нем – нельзя. Он не мог.

Тот Свет, исходящий от рук Манвэ и Варды, когда он бесплотным духом вышел из Мандоса, чтобы предстать перед ними. И благословение их было Светом, и Свет, сгущаясь и сплетаясь, становился его телом. Новым телом.

Потом была простая белая одежда, наброшенная кем-то из ваниар, и путь в жизнь, к жене, и слезы счастья Эльдин… это было потом. А тогда он стоял и чувствовал, как из Света создается его тело.

Хэлгон проснулся от того, что вдохнул. Вдохнул как раньше. Глубоко. Легко.

Он вдохнул – и нутро не ожгло страшной болью.

Он открыл глаза – и увидел над собой безумное от счастья лицо Аранарта.

– Это чудо… – прошептал человек.

– Кто здесь был? – спросил нолдор. Голос снова слушался его.

– Никого. Только я.

– И?

Хэлгон попытался привстать на локте… голова закружилась, тело было беспомощным – оно тоже оказалось неготовым к такому. Это было знакомо: когда Неистовый лечил их после ран в Нан-Дунгорфебе, потом была эта слабость. Да, похожая сила. Похожа, как бабочка на орла…

– Я ничего не делал… – Хэлгон, кажется, впервые в жизни видел Аранарта растерянным. – Я просто сидел с тобой и думал об отце. А потом ты задышал… как обычно.

Как именно он думал об отце, его лицо говорило яснее его слов. Значит, больше никаких «он проиграл войну».

– Ты не взывал к Владыкам Запада, умоляя меня исцелить? К Единому?

– Нет.

– Тогда это не чудо, Аранарт.

Тот хмурился, ожидая объяснений.

– Простит ли меня Король людей, что я не склоняюсь перед ним?

– Хэлгон!

– Ты наследник Элендила, ты Король по праву рождения. А теперь – просто Король.

– Исцеляющие руки… – прошептал Аранарт.

– Нам, молодежи, рассказывали, как Финвэ исцелял во время Великого Похода. Эльдин говорила, что у Финголфина это было. Во Льдах – впервые. Хочешь, спроси у линдонцев, было ли у Фингона и Гил-Галада. Не удивлюсь, если да. Ну а о роде людей спрашивай Элронда… он должен знать.

Аранарт вышел из палатки. Какое-то время он стоял, подставляя лицо ветру и пытаясь понять и принять ту силу, что пробудилась в нем. Понять, что ему делать теперь.

И, в очередной раз за этот бесконечно долгий день, – успокоиться.

Вернулся к Хэлгону:

– Что теперь с тобой?