Некоронованный

Суретир вдруг понял: этот северянин точно знает, что надо сделать, чтобы спасти Рониона. Знает, и не делает. Надеется, что призыва и аромата этой чудесной травы хватит.

А не хватает.

Хмурясь и сжав губы, занялся перевязкой. Время тянет. На чудо надеется. А не будет ему чуда.

Самому делать придется.

Можешь – так делай уже, молчун!

Аранарт уложил раненого, сел распрямившись. Заходящее солнце светило ему в лицо, золотистыми искрами сверкая в волосах. Он взял руку гондорца в свои и сказал с тем спокойствием, с каким отдают приказ, когда отступать некуда:

– Ронион, проснись. Я, Аранарт, наследник Элендила, Король людей Запада, приказываю тебе: возвращайся.

Раненый открыл глаза.

Слишком слабый, чтобы различать явь и грезу, он смотрел на молодого Короля, на лице которого отсветы заката сияли Светом Запада, смотрел с чистейшей верой, которая бывает у детей, смотрел, готовый повиноваться любому его слову.

– Ты свободен от мрака. Он не имеет больше власти над тобой, – сказал Король.

– Да, государь, – выдохнул Ронион.

– Отдыхай, набирайся сил. Тебя ждет жизнь.

Суретир никогда не видел такого светлого и счастливого лица, как у этого воина. А Элладан мог бы сказать, что таким было и лицо гондорского тысячника.

По знаку Аранарта эльфы напоили раненого, уложили снова, Король подождал немного и мягко отпустил его руку. Гондорец спал, глубоко и спокойно.

Солнце скрылось за западной грядой, золотистое сияние, окутывавшее Аранарта, исчезло. Он встал, обернулся к Суретиру.

Тысячник ожидал увидеть в его лице вдохновенную силу… или царственное величие. Но на него смотрел этот северянин, смотрел так, как глядит человек, вынужденный исполнять тяжелую и неизбежную работу.

Не тратя слов, он кивнул на бойца, лежащего рядом.

Суретир назвал имя.

Ночная темнота ему не помешала: эльфы разожгли несколько костров, горевших странным серебристо-белым огнем. И всё повторилось. Снова. И снова. А потом костры стали не нужны: начало светать.

Кого-то приходилось звать долго, кто-то откликался почти сразу. Тяжесть ран здесь была неважна, что-то другое… слишком близко оказался назгул? слаб дух? или ангмарские клинки были разной силы?

Король об этом не думал. Он просто звал – сначала осторожно, мягко, потом настойчивее и наконец звучал приказ. Каждый раз надеется, что удастся обойтись без приказа? но почему? Странный он всё-таки.

…и дух ацеласа, благоухающий, радостный.

Под утро пришел Кирдан, с ним еще кто-то из эльфов. Стояли, смотрели. Молчали. Ждали, пока Король найдет время увидеть их.

Он закончил с очередным, повернулся к эльфам и сказал только:

– Да, без меня.

Эльфы – не разобрать, не то кивнули, не то нет. И ушли. Как туман растаял.

Вот, значит, от кого северяне своим молчанием заразились.

С рассветом, по холоду эльфы, которые при раненых, дали им обоим напиться всё того же сладкого. Вроде и ни капли хмельного, а греет как вино, бодрит, и никакой бессонной ночи будто и не было. И еще лепешку какую-то. Вот это правильно.

Следующее имя.

Суретиру и в голову не могло придти, что можно просто перечислить всех раненых какому-нибудь эльфу… поступить так было бы безумнейшей из глупостей: как можно отказаться от счастья быть свидетелем чуда, быть самому причастным этому чуду! Он волновался за судьбу каждого из раненых сильнее, чем если бы это был его собственный сын, потому что на волоске висело большее, чем судьба одного из бойцов: свершится – или нет? И свершалось.

Каждый раз как впервые.

Гондорец понемногу осваивался. Аранарт переставал замечать его, узнав очередное имя, и Суретир, как и положено командиру, извлекал из обстановки максимум преимуществ: он становился в головах раненого, чтобы видеть лицо Короля. Спокойное. Участливое. Светлое. Могущественное. А потом, когда боец уже засыпал обычным сном, то словно тучи скрывали солнце: лицо арнорца становилось прежним, хмурым, замкнутым. Словно в нем жило два разных человека.

Новое имя.

Сумерек и ночи они не заметили. Об отдыхе и тем паче сне оба и не думали. Какую-то то еду эльфы им дали еще раз и (это Суретир помнил точно) давали пить. Вот это правильно. А отдых не нужен. Зачем отдыхать от счастья?

Раненых, о которых еще позавчера думали как о почти безнадежных, было немного, чуть больше двух дюжин. Это ему где-то до завтрашнего утра… как пойдет, конечно. А потом? Всякому чуду приходит конец…

Еще одно имя. Последнее.

Его ведь не интересует ничего, кроме имен. Простой ли воин, знатный ли. Что совершил. Он не спрашивает, кто они, сейчас и вряд ли спросит потом. Спасает просто потому, что может спасти.

Мой Король.

Наш Король.

…на краю сознания мелькнула мысль: а как же быть с Эарнилом? – и исчезла. В золотых волнах счастья не думается о серых буднях.

– А сейчас спи. Набирайся сил.

Это всё?

У самого лицо посветлело. Может быть, ты и считаешь этот труд тягостным и нежеланным… считал. А сейчас тебе самому не хочется прекращать.

– Ты знаешь их? – кивок в сторону раненых, кому помогают эльфы.

– Кого-то знаю. Там мои и Валмаха.

– Хорошо. Пойдем посмотрим самых тяжелых.

И проговорил скорее самому себе: