Некоторые любят погорячее, или Джентльмены предпочитают блондинок

Сегодня утром позвонил Генри и сообщил, что он окончательно уговорил своего отца и думает, что теперь безопасно меня с ним познакомить; так что он приедет за мной днем, чтобы отвезти меня представить его семейству и показать мне его знаменитый старинный исторический дом в Пенсильвании. Он спросил меня, что это был за бал, о котором упоминают некоторые филадельфийские газеты. Но я ему объяснила, что мой бал состоялся совсем экспромтом и что у меня не хватило духу вызывать его экстренно и отрывать от его отца в такую минуту из-за чисто светских причин. Теперь я готовлюсь к посещению семейства Генри и чувствую, что все мое будущее зависит от этого визита. Потому что, если все семейство будет так же нестерпимо, как Генри, то дело, вероятно, окончится в Уголовном суде.

Июнь 21

И вот я гощу в старинном историческом замке в окрестностях Филадельфии у родителей Генри и уже начинаю думать, что в мире есть многое другое, кроме семейной жизни, и что семейная жизнь создана только для тех, кто способен ее выносить. Например, в семействе Генри принято очень рано вставать. Это, конечно, не так плохо, если есть из-за чего рано вставать: но если встаешь рано, а вставать совершенно не из-за чего, не можешь не чувствовать, что в этом нет никакого смысла. Вчера мы поднялись с раннего утра, и тут-то я познакомилась со всем семейством Генри; накануне, когда мы приехали на автомобиле в Пенсильванию, все уже спали, потому что был 10-й час. Утром мать Генри пришла ко мне в комнату, чтобы разбудить меня к утреннему завтраку; она меня очень полюбила, хочет скопировать все мои платья и рассматривает все мои вещи. Между прочим, она нашла коробку шоколадных конфет с ромом и была от этого в восторге. В конце концов я оделась, она бросила пустую коробку из-под конфет, и я повела ее под руку вниз в столовую.

Генри ждал меня в столовой и познакомил меня со своей сестрой. Сестра Генри была до войны совсем другой, никогда не носила ни мужских костюмов, ни галстуков, но во время войны она заведовала походным госпиталем, и с тех пор ее не могут заставить снять мужскую одежду. Она стала находить, что женские туалеты слишком женственны, и носить их – это «бабство». Сама она ничего знать не хочет, кроме лошадей или автомобилей, и если она не в гараже, то единственное место, где она может быть счастлива, – это конюшня. Она очень мало обращает внимания на все свое семейство, а на Генри меньше чем на кого-либо другого, потому что находит, что Генри недостаточно мужествен. Все мы стали ждать появления отца Генри, который должен был вслух прочесть Библию перед завтраком. И вот тут случилось настоящее чудо. До сих пор отец Генри целые месяцы не вставал с инвалидного кресла, и брат милосердия должен был катать его по всем комнатам. Но тут Генри сказал: «Отец, познакомьтесь с вашей будущей невесткой». Отец Генри пристально посмотрел на меня и вдруг встал с кресла и пошел! Все были страшно изумлены, кроме Генри, который не очень удивлялся, зная своего отца, как свои пять пальцев. Все стали стараться успокоить отца Генри. Он начал читать Библию, но никак не мог сосредоточиться, а потом никак не мог как следует позавтракать; конечно, когда джентльмен так слаб, как отец Генри, ему невозможно одним глазом смотреть на молодую девушку, а другим на кашу со сливками без того, чтобы из этого не вышло какой-нибудь беды. Генри пришел в отчаяние и сказал отцу, что пора ему отправляться к себе в комнату, иначе с ним случится рецидив. Тогда его брат милосердия повез его обратно; это было невыносимо трогательно, потому что он расплакался как младенец. Тут я вспомнила совет Дороти относительно отца Генри и подумала, что если бы только отца Генри можно было на время изолировать от всех остальных и предоставить самому себе, этот совет мог бы оказаться правильным.

После завтрака мы все собрались ехать в церковь, только сестра Генри не ходит в церковь, потому что привыкла проводить воскресенья в гараже, разбирая и опять собирая их маленький Форд (Генри говорит, что то, что сделала война с его сестрой-намного хуже, чем война сама по себе). Так что мы поехали втроем: Генри, его мать и я. Когда мы приехали домой, уже был готов ланч, и в сущности за ланчем было совершенно то же самое, что за завтраком, за исключением того, что отсутствовал отец Генри, у которого так повысилась температура, что пришлось послать за доктором. После ланча Генри отправился на молитвенное собрание, а я осталась с матерью Генри, чтобы хорошенько отдохнуть и после ужина опять ехать в церковь. Мать Генри считает меня своим солнечным лучом и ни на минуту меня от себя не отпускает; она терпеть не может оставаться одна, потому что, когда она одна, у нее мозги почти совсем не работают. Она перемерила все мои шляпки и рассказала мне, что с нее в церкви певчие глаз не спускают. Конечно, приходится с ней соглашаться во всем, а разговаривать через слуховой рожок очень трудно, в конце концов непременно охрипнешь.