Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)

Я не отпущу тебя. Это не пошлое подражание Бернарду Шоу — я тебя сделал и влюбился сам в то, что сделал. Это куда более любимое русскими домохозяйками «я так не хотел меняться, а пришлось, возьми ответственность». Я не отпущу тебя.

— Ты сможешь. Ты возьмешь золото. У тебя все прекрасно. Просто…

— Ты сказал только что, что незачем врать себе, Виктор. И опять пытаешься включить хорошего тренера, — Юри медленно поднял голову, сдвинул брови. Лютый взгляд ему не давался, но за старания — твердая пятерочка.

Ладно, Юри. Ладно. Шах и мат, засранец ты мой замечательный.

— В свой последний раз на льду я хочу улыбаться.

Если допустить, что любит он во мне не тренера, а что-то другое, если наступить себе на яйца и согласиться, что тренер из меня так себе, то…

— Слушай.

Юри кивнул, у него были закрыты глаза и вид был крайне усталый, — не то, что нам было надо. Совсем не то.

Он ровно и глубоко дышал, пытаясь успокоиться, и я всей шкурой ощущал, как он отключается, абстрагируется. Странно, что меткой не ощущал. Может, Юри не думал в этот момент ни о чем, он же со льдом прощается. Не со мной. Для него это разные понятия, да?

Почему тогда для меня — одно? Как примерз задницей, так и сижу.

Да потому что — посмотрите на него. Он должен кататься, он просто обязан, если бы каждый человек так мог, катания бы просто не было. Смысл?

— Может, тебе не понравится то, что я скажу.

Не впервой, да? По Юри вообще не поймешь, что ему нравится, а что нет.

— Но, посмотри-ка, я бросаю свою блестящую карьеру.

Юри поднял глаза. Под глазами — круги, видно даже под бледным гримом.

— Ухожу из спорта. Год запускаю свою форму. Никому ничего не объясняю.

Юри смотрел на мое лицо, как будто впервые видел.

— У меня, на минуточку, пять чемпионских титулов.

И это только в Гран-При.

— И как так выходит, что у тебя, моего ученика, до сих по ни одного? Сколько можно ждать, это же Финал, м?

Юри смотрел во все глаза.

— Где мое золото, Юри? Это я такой дерьмовый тренер?

Юри не дал договорить. Он приподнялся и сгреб меня за шею, сдавил — то ли «заткнись-заткнись-заткнись», то ли «спасибо-спасибо-спасибо». Не имело значения. Юри трясло, я тоже обнял его как можно скорее.

Я слышал, как он дышит в ухо, как трибуны орут, как комментатор и диктор раза три повторяют его имя.

— Попробуй теперь не улыбаться, — зашептал я, и Юри закивал, сопя в мою шею. Он вырвался, быстро сжал мою руку и убежал, не оборачиваясь.

Я закрыл глаза и отвернулся.

Молиться я не молился, конечно, но снова просил у кого-то или чего-то, кто мог услышать — пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Мне бы на секундочку знать, что у него на уме. Почему уверения в любви и просьбы его не пронимают, а бартер и обязательства — так на раз-два?

Да мы говорить-то толком можем, только катаясь! Как он вообще умудрился кольцо мне всучить в церкви, а не на льду? Он должен был на коленях на лед вывалиться.

Юри встал в исходную и поднял глаза на трибуны.

В этот момент хотелось выгнать всех, выключить камеры, самому уйти — пусть прощается, чтобы никто не мешал.

Не то чтобы я уже сдался. Я даже не очень верил, что он сам решился уйти окончательно — многовато было в его словах этого… самовнушения. Как будто себе напоминал — мужик сказал, мужик сделал, тьфу.

Я смотрел на него и с каждым шагом верил все меньше. Не катаются так, когда хотят уйти.

Не разбиваются настолько, не распыляются.

Да? — спросило в голове поганенько. Себя вспомни год назад. Прощание славянки, королева драмы.

Я послал внутренний голос… поглубже.

Юри набирал скорость и собирался прыгать четверной. Их должно быть было два — тулуп в каскаде с тройным и следом сальхов. Дальше дорожка — лучшая в программе, плавная, как маленький отдельный танец, и на развороте с максимальной угловой — тройной риттбергер.

Хрен. Флип. Если бы не смена в пользу технической сложности, считалось бы ошибкой, но тут наоборот — так не ошибаются.

Юри был верен себе — в задницу мои советы, мои слова — во главу угла. Хочешь золото — будет золото, Витенька, утрись.

Метку ровно грело, сердце долбило так, как будто я там, с ним, на льду.

Тройной аксель.

Я знал только одного человека, который так мог в произвольной программе. По забавному стечению обстоятельств, именно этот козел больше всех отравлял мне жизнь. Именно этот козел достался бедненькому японскому мальчику в качестве судьбы.

Именно для него Юри сейчас катался. Именно ему хотел соответствовать.

Четверной тулуп. Вместо тройного флипа. Четвертый квад.

Не показалось.

Подавись, Витя, радуйся, любуйся, я еще и вот так могу. Забери свое золото, твой год отпуска окупился с головой.

До меня дошло, чем он занимался ночью, когда ушел тренироваться один.

Я слышал в голове его голос — я могу без тебя не меньше, даже больше, чем с тобой. Я в одиночку на это способен. Успокойся уже и возвращайся на лед со спокойной душой, горе-тренер.

То ли плакать, то ли смеяться. На одного Плисецкого надежда.