Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)

Это бесило больше, чем статьи о себе, Плисецкий давно умел игнорировать всякую парашу, начиная с очаровательного журналистского расследования «Где родители Юры и куда они смотрят?», адвокаты размазали эту газетку по асфальту, вырезка со статьей до сих пор висит у мамы на холодильнике, как плакат; — и заканчивая домыслами по поводу источников вдохновения Плисецкого, запитанных на наркоте, разрешенном допинге и порочных связях с московскими хипстерами.

Виктор был экзальтированный придурок и игнорировал все дерьмо у своего берега только потому, что не читал газет. Плисецкий не уставал обалдевать. Он, конечно, о взрослых людях вообще был невысокого мнения, но чтобы вот такой вот сияющий распиздяй… и это пятикратный чемпион Гран-При, двукратный мира, олимпийское серебро и вообще. Правда, Яков всегда говорил, что от медалей в голове не прибавляется, а убывает, но удивляться Плисецкий все равно успевал. Яков вообще много чего говорил — не отвлекайся, Юра, но отвлекаться не забывай. Не думай на льду ни о ком и ни о чем. Не теряй связи с родней — проебешься, как, вон, Виктор, останешься один-одинешенек. Не верь никому, кроме себя. Ну, и меня, наверное.

— Юрка, домой!

— К тебе или ко мне? — Плисецкий в настроении. Ненависть к журналистам и рекламным необходимостям отхлынула, четверной дался, как кошка в руки, Виктор стоит у борта такой усталый и заебанный, что нельзя не вспомнить, какой он был замечательный в своей последней программе, как он помогает и поддерживает все время, в своей ублюдской манере, но все же.

Виктор чешет бестолковую репу. Шутку юмора в упор не видит.

— Отдыхать тоже надо, Юра, — невпопад говорит он. Это поджигает мгновенно. Пизда настроению. Виктор в последнее время не такой, как надо. Он, конечно, из тех, кому за три минуты на льду можно простить долгие годы долбоебства в жизни, но ничего не бесит больше, чем беспомощность и расхлябанность людей, в которых ты привык верить, на которых смотришь, на которых равняешься. Которые, на минуточку, почти в два раза старше и, по идее, умнее тебя.

— Успею, — Плисецкий чертит обратно, поворачивается спиной — пошел ты, Витя, в самом деле. У меня пока что есть тренер. Вступишь в свои права — командуй, сколько влезет, а пока — нахуй вон туда.

— Да нормальный четверной, Юр! — иногда Виктор удивительно глазаст и проницателен. Иногда он и правда похож на того, кто может однажды в тренера. Однажды.

— Нихуя не нормальный!

Плисецкий уже в той поре, когда не то чтобы можно играть в дедовщину на льду, но в принципе отлично видно самому, где ты косячишь и что с тобой не так.

Последнее золото на юниорских дается слишком легко, слишком скучно, рядом — ничего интересного, и пора идти дальше, с этим согласен и Яков, и Федерация, и ИСУ, и сам Плисецкий.

И Плисецкий отлично помнит, с чего должна начаться его взрослая карьера. Виктор ставит ему программу. Уговор? Уговор. Склерозом не страдаем. Почему Виктор?

Так получилось.

Плисецкого давно пугают подростковыми кризисами (шмизисами), первой любовью, которая, по идее, не оставит на нем живого места, обязательно будет тяжелой и страшной, размажет и сломает в нескольких местах, и из этой кучи говна непременно вырастет что-то новое, то что очень понравится Плисецкому, то, без чего не станешь дохуя взрослым.

Плисецкий честно ждал некоторое время, а потом мозги включились. Почему он должен вляпаться во что-то просто потому, что в это уже вляпались миллионы долбоебов? Он лично наблюдал, как это происходит, и дал себе твердый зарок, что ему такого геморроя не надо.

Не будь он исключительным, его бы сейчас здесь не стояло. Одно исключение тянет за собой следующее.

Можно жить себе чистеньким, без дерьма. И нормальненько.

Но если кому-то надо натянуть на голову непременно трагичную историю сломанной юности, то вот он, пиздюк Виктор, обещал и продинамил юное дарование. Плисецкому, вообще-то, пятнадцать стучит, он уже заявлен на взрослое Гран-При, а этот лось не шевелится, про обещание не вспоминает, про собственную новую программу при этом не забыв.

Катается, как сумасшедший, и стряпает что-то такое же сумасшедшее, каждый сезон — совершенно новый беспрецедентный Никифоров, к этому все уже привыкли, повторений не ждут, ждут вывертов.

Не мешайте, блядь, художнику. В том году у него горе приключилось — невеста кинула. В этом — кризис среднего возраста, так пишут, Виктор ведет себя как блядь последняя на пресс-конференциях, флиртует с журналистами, на вопросах о будущих планах закрывается рукавом, как девица. У него так каждый год, какая-нибудь драма, одна охуительней другой.

Окей, — думает Плисецкий, нешто мы деревенские, нешто не поймем — ебись себе, Никифоров, сколько хочешь, я подожду.

Он ждет. Не делает новую программу и Якову не дает — вылизывает старую, отрабатывает отдельные элементы, шляется по рекламам и журналам, загребает бабло. Надо бы Мотю кастрировать.