— Накхуй.
— Почти без акцента, — Юрка картинно похлопал. Я хохотал, как школьник, перевесившись через бортик.
Мне было в чем-то стыдно, мы издевались над бедным Юри, но я не мог быть уверен, что он сам не издевается.
— Ебать.
— Йебать.
— Так, хватит, — я больше не мог. У Юри было слишком честное лицо. — Юрио, давай-ка я тебя посмотрю. Юри, разминаться, пока не разогреешься — думать забудь про программу, я на ногу твою погляжу еще.
Юрка мгновенно притих и тут же вспыхнул:
— Сам ты Юрио! Просил же!
Он унесся на центр арены. Юри осторожно переступил через заграждение, скинув блокираторы, и выпрямился. Глянул на меня:
— Что я сейчас говорил?
— Блюда русской кухни.
— Правда?
— Правда. А ты думал, диета на тебя одного пагубно влияет?
— Настолько — да. — Юри глянул на меня мечтательно и порозовел. — Я, наверное, нездоров. У меня с сексуальным возбуждением только еда и связывается. Ничего не могу поделать.
— И не надо ничего с этим поделывать, — я вдруг задумался. — Пусть будет и еда, черт с ним. Если ты даешь нужную картинку — какая разница, на что у тебя стоит? Каждый дрочит как он хочет.
— Что?
— Я говорю — закрепи этот концепт. Еда так еда. Если грех, почему не чревоугодие?
Юри неуверенно кивнул.
Я поспешно отъехал к Юрке, чтобы его ненароком не придушить.
Больше всего меня бесило то, что Юри ведь мог быть абсолютно серьезен. Не шутить, понимаете?
То есть, я стою тут рядом, я смотрю на него в упор, я зажимаю его у стены и хватаю за лицо, за руки, за плечи и за спину, показывая хореографию — и у него встает на жареную свинину.
Ладно. Видимо, расти тут правда надо одному мне.
Так многозначительно меня еще не посылали. Идите, мистер Никифоров, поработайте над техникой.
Ладно.
— Сделай так, чтобы тебя хотелось сожрать. Облизываясь, — крикнул я через всю арену.
Юрка за моей спиной фыркнул.
— Недолеченные тут все, — пробормотал он, надеясь, что я не услышу.
Я услышал. Погонял его два часа и отправил на водопады. Охладиться.
Юри вызвался проводить его, и поскольку Юри не блистал сегодня от слова совсем — снес борта, все прыжки взял одинарными и вообще упал на ровном месте, то Юри был сослан вместе с Юркой. Охлаждаться.
Я смотрел, как он уходят, Юрка размахивал руками, Юри ссутулился и потирал спину и затылок, усталым стариковским движением.
Хера с два. Вы еще не знаете, что такое уставать.
От себя, скажем.
Я закрыл глаза и постоял, слушая ровный гул системы освещения и охлаждения. Для разнообразия рядом не было никого.
Чего я так загнался? Зачем я так…
Как?
Мне не хотелось сделать из них что-то, чем они не были.
Мне хотелось достать, вытащить то, что в них было лучшим.
Или худшим.
Как будто это помогло бы мне выбрать.
Я уже выбрал, я уже променял Питер на Японию, и хрен его знает, что мной двигало в этот момент. Но признавать, что я ошибся, мне страшно не хотелось.
В общем, я только и занимался тем, что прикрывал какими-то драными тряпками правду, как огромную, толстую, голую бабу, ни сдвинуть, ни объехать — Никифоров, ты просто хотел и приперся. Моча в голову дала.
Позавидовал, обиделся, приревновал к своей же славе, решил самоутвердиться за чужой счет. Юри не сделал ничего плохого или необычного. Как это у них тут называется? Трибьют? Он не собирался меня уязвить, бросить вызов или что-то еще из этой оперы.
Я накрутил.
В общем, я бы очень был рад, если бы на моей ноге, как у Рыжего, было именно мое имя, ничье больше.
Имя, кстати, чесалось и горело постоянно, мило так намекая, что зря я здесь, что искать надо было в Питере, наверняка.
Подытожим — я напился в тот день, как никогда не напивался.
Мои подопечные куда-то смылись на весь вечер, и я малодушно надеялся, задремывая на барной стойке у Минако, что они не утонули там вдвоем в водопаде.
Потом бар упал мне на голову, и долгий день, наконец-то, кончился.
Юри и Юрка катались вместе.
Делали аккуратные круги, входя в параллельную петлю, Юрка прыгал выше, у Юри чище получался выход из прыжка и разворот.
Я постоял, глядя на них из темноты коридора.
Юрка что-то гаркнул, поймал Юри за лезвие конька — Яков бы руки оторвал за такое, — дернул к себе, чуть не уронив обоих на лед. Махнул руками, Юри не шарахнулся, как обычно — он закивал, а потом и вовсе потащил Юрку за локоть в центр арены, тоже что-то жарко объясняя.
До меня не сразу дошло, что они отрабатывают четверной сальхов. Юркина коронка, фирменный прием, драгоценный козырь, который он ни за какие деньги не согласился бы отдать — вот так запросто?
Пошел и показал, как надо?
Да пацан-то взрослее меня.
Безусловная, чистая, искренняя любовь к фигурному катанию. Он просто смотреть не мог, когда что-то делается через задницу.
Я медленно выдохнул.
«Агапэ» была готова.