Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)

Юри внимательно смотрел, как Юрка разгоняется и взлетает в прыжок — я со своего места видел, как расширяются глаза, как Юри нервно облизывает губы и напрягается всем телом — жадный. У меня единственный эпитет и был. Юри бы загреб себе, забрал все, что дают, лишь бы вырасти, лишь бы подняться еще на ступеньку выше. Поэтому и не послал меня, как бы мое присутствие его ни смущало. Поэтому и терпел Юрку рядом — набирался опыта. Он был готов забрать все, и это ли была не страсть?

«Эрос», наверное, доже уже дозревал.

Или меня просто с похмелья несло.

Юрка снова ругался, сунувшись самым лицом к лицу, Юри терпеливо разглядывал его сверху вниз и улыбался — почти ласково.

Хватит.

Я спугнул их, буквально — отскочили и разъехались друг от друга по разным сторонам катка, делая вид, что только меня и ждут.

Допустим, я поверил.

Если бы я не поверил, я бы пошел топиться в источниках.

На полном серьезе.

И в последний день я вдруг испугался.

По-настоящему.

Юрка, кажется, нахлебался воды на водопадах, я не знаю, что с ним там стряслось, но он был идеален.

Он катался, закрыв глаза, он больше никуда не спешил, он будто успокоился, но не притих — ушел на глубину, и в глубине варилось страшное — сильное, тайное и вечное.

Он поднимал руки, бережно, как будто держал в них птенца.

И летал, стремительно, но плавно, словно не хотел кого-то спугнуть, разбудить.

Я смотрел и обмирал, понимая, что это полная и безоговорочная победа.

Я пытался представить себе предстоящий последний разговор с Юри, и у меня не получалось. Никак.

Я должен был быть готов к такому исходу — но я, блядь, не был.

Юри стоял рядом и тоже смотрел на Юрку.

Приоткрыв рот.

А потом он повернулся ко мне.

— Это прекрасно, — прошептал он. — Ты так хотел?

Нет.

— Да. Именно то, что я хотел.

— Это просто здорово, — Юри снова повернулся. — В России лучшая школа, как ни крути, куда ни приедешь.

Он говорил спокойно, как будто уже сдался.

Мне привычно захотелось потрясти его за шиворот.

Вместо этого я крикнул замершему в центре льда Юрке:

— Юрио! Давай на боковую! С тобой сегодня закончим!

Юрка, казалось, устал так, что даже не заметил, что я никак не прокомментировал его работу. Просто кивнул и покатил к дальнему выходу.

Скажу ему за ужином. Он почти победитель. Пусть все слышат, ему будет приятно.

Я постоял, провожая его спину взглядом.

В мою пялился Юри — с двух шагов, молча дожидаясь.

— Теперь ты, — сказал я, не оборачиваясь. — Как там котлеты?

— Я не уверен.

— В том, что они будут хороши?

— В том, что это должны быть котлеты.

— Ну, милый мой. На переправе коней не меняют. Я говорил тебе — нужен именно человек, но не настаивал. Каждому ведь свое. И потом, — я повернулся, — котлеты твоей мамы действительно секс в чистом виде.

— Это шутка?

— Нет.

У Юри глаза блестели в темноте. Каток собирался закрываться, и освещение трибун сходило на нет, оставляя только ярко-белую плюху арены рядом с нами.

— Не шутка. Я же их ел.

— Тогда… — Юри помялся. — Я все из них выжму.

— Выжми, — я взял его за руку и потянул к проходу. — Давай-ка сюда. Как нога?

— Как обычно, спасибо, — Юри дернул плечом, притормозил и скинул резинки. — Я не уверен, что сегодня еще что-то могу, на самом деле…

— А в чем ты уверен? Вообще, в принципе?

Юри остановился, и мне тоже пришлось. Я же его за руку держал. Наверное, до сих пор интуитивно опасался, что Юри даст деру.

Юри пожевал нижнюю губу.

— В программе. Она, может быть, не для меня, но тут только во мне проблема. Если бы любому нормальному фигуристу ее дали…

— Стоп. Без этого вот всего. Не нащупал концепт, и все. Сейчас найдем.

Музыки не было — и не требовалось.

Я дернул Юри за руку, злясь — он не торопился шевелиться.

— Эрос, Юри. Эрос. К черту эти твои котлеты.

Я хочу, чтобы ты выиграл. Я не знаю, почему я этого хочу.

— Как тебе вообще приходит в голову подобное дерьмо?

Потому что Юрка может все с любым тренером, а ты не все, но многое, и именно со мной.

Я развернул его, раскручивая, отпустил, и Юри откатился, затормозил, расправил плечи. Замер в стойке, следя за мной. Я оттолкнулся и поехал боком, глядя только в глаза.

— Не котлеты. Не еда. Да, где-то рядом, да, иногда партнера хочется укусить. Облизать. Отсосать.

Юри краснел. Значит, понимал. Ну надо же.

— Но не соусом полить и по тарелке размазать. Нет. Разложить.

Я приблизился. Юри ждал.

— Трахнуть, Юри, — у него расширились глаза, почернели. — Выебать. Отдаться.

Я толкнул его в плечо. Больно, наверное. Юри откинул голову, податливо откатился назад, прогнул спину.

— Уронить на лед. Прямо тут. Прямо вот так.

— В зале будут дети.

— Что?

— В зале. Будут дети. Будут смотреть на меня. И мои родители, — Юри стянул очки с носа и сжал в кулаке, тряхнул волосами. На меня пахнуло мятным шампунем.

— Не жалей и их, — я стоял совсем близко. Юри не смотрел на меня — куда-то в мою шею, замер, будто боялся спугнуть момент еще больше, чем я сам. — Они ведь знали, на что идут, да?

— Но дети…

— В жопу детей. Я буду смотреть. Я буду оценивать.

Юри поднял голову. Моргнул.

— Верно.

— Ты понимаешь?

— Ты будешь смотреть.

— Я буду очень-очень смотреть.

И Юри сказал:

— Спасибо. Это очень хорошо.