Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)

Юри кивнул. Кто бы сомневался.

— Это делает задачу проще. Танго и фламенко — парные танцы, кто это сказал… «Вертикальное выражение горизонтальной страсти».

Юри следил за мной расширившимися глазами. Ну еще бы, танго год назад так просто не забудешь. А забыл — так вспоминай.

— Представь себе, что ты не один катаешься. Что кто-то дотрагивается, поддерживает тебя. Или ты ведешь, представь самую сексуальную партнершу, какую можешь. Способ избитый, но для твоей темы — то, что надо.

Юри снова кивнул.

Ну хоть не утек, и то хлеб.

Он ударился спиной об стену. Я поставил руку над его плечом.

Тоже избитый жест, но лед ведь тронулся, давим в этом направлении.

Я уже сказал, я рисковал. Самое слабое место было как раз в том, что Эрос катал именно Юри. Начисто лишенный элементарной агрессии и вызывающей сексапильности. Если он сможет их где-то взять — он сможет все.

Юри покосился на мою руку и снова поднял глаза.

— Есть у тебя такой человек?

Юри задумался на секунду и снова кивнул.

Я начинал от этого уставать.

— Еще можно перечитать любимую книгу или пересмотреть любимый фильм в этой тематике. Есть у тебя любимый фильм?

Я был в рамках своих полномочий. Я тренер. Тренер. Я. Да.

Юри быстро облизал губы, и я чуть не заорал.

— Есть, — прошептал он. — «Стар Трек».

Я уронил руку и опустил голову.

Юри. Блядь.

— Про Эрос, — уточнил я, и Юри, мать его ети, опять закивал, чуть покраснев. — Про вожделение, пагубную страсть, желание, грех, влечение, помоги мне, у меня кончились английские синонимы.

— Ах, про это, — Юри не был идиотом. Я прекрасно видел, что он либо издевается, либо технично уходит от темы. — Про это.

— Про это, — подтвердил я. — Я вот «Грязные танцы» люблю.

— Понял, — Юри сделал очень серьезное лицо. — Тогда «В джазе только девушки».

— Пиздец, — пробормотал я по-русски, и Юри моргнул:

— А?

— Нет, ничего, — я отошел, только сейчас заметив, как дрожат пальцы. Юри заметно расслабился, выдохнул.

Я вспомнил, что где-то рядом есть Юко, которая, наверное, немного недоумевает, что происходит.

Мы оглянулись синхронно, но коридор был пуст. Понятливая, умница Юко.

Юри кашлянул.

— Я… спасибо за помощь, Виктор. За все. Я тебя не подведу.

— Я знаю, Юри, — я чувствовал себя смертельно усталым. Юри снова осторожно улыбнулся:

— На обед сегодня рамэн с говядиной. Мама узнавала рецепт говядины по-русски. Она тебя ждет.

— Прекрасно.

— Я… я пойду еще раз музыку послушаю, — Юри сделал два шага назад и потер затылок. — И тоже приду.

— Конечно.

— Увидимся, Виктор.

— Увидимся.

Юри ушел, оглядываясь, и я постоял, убедившись, что он действительно не вернется.

А потом сполз по стене на пол.

Нога болела так, что я ее не чувствовал. Я осторожно стянул носок и поднял штанину - надпись горела и припухла, как будто воспалилась.

И у меня стоял.

========== 5. ==========

One day you’ll meet a stranger,

And all the noise is silenced in the room,

You’ll feel that you’re close to some mystery,

In the moonlight and everything shatters,

You feel as if you’ve known her all your life.*

Когда я учился в средней школе, был у меня одноклассник, Серега.

Или Серый.

Или Серьга.

Или все клички, которые могли бы приключиться с мальчиком по имени Сергей, но звали мы его Рыжим, без особой оригинальности.

Рыжим он был до глубины гипотетически отсутствующей души.

Проблема Рыжего была в том, что на его предплечье была метка, появилась раньше, чем у всех, наверное, класса с четвертого — сначала его дразнили, потом завидовали, потом начали молча и вслух уважать и набиваться в друзья. Шутка ли, такой уникальный, такой зрелый, вперед всех определился.

Но радовало всех даже не это.

На тоненькой, как птичья, лапке Рыжего были его собственные имя и фамилия — «Сергей Разумовский».

Многие смеялись — Меченный будет полный тезка, ищи-свищи второго такого. Другие побаивались — надо же, прямо чертовщина. Сам себе сама.

Я завидовал самой черной завистью. Даже если ты никого на найдешь, думал я, глядя на Рыжего, ты не будешь один, у тебя будешь ты сам. Всегда.

Вечное напоминание — положись на себя, и все будет хорошо.

Я бы не отказался от такого счастья, я был бы рад, если бы мне было хорошо самому с собой. Я бы как никто справился с разделенной любовью к самому себе.

Но мне самому с собой в последнее время было тошно, я выходил из комнаты, как можно чаще, чтобы не быть в ней единственным человеком, даже Маккачин не спасал, хотя раньше он всегда справлялся.

Поэтому я был благодарен Юри и Юрио — привязалось ведь, надо же, — из-за них одному оставаться не было никакой возможности. Доходило до смешного. Я откидывал голову на бортик ванны, закрывал глаза, слышал отдаленные вопли Юрки или тихий стук в дверь Юри — и молился, чтобы они все сдохли. На секундочку. Пожалуйста.

Я чувствовал себя многодетной матерью. Именно матерью. Детей у меня было четверо — Кацуки, Плисецкий, ебучая Агапэ и сраный Эрос.

Не знаю даже, с чем было больше проблем.