Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)

Мне он нравился.

Мне так отчаянно он нравился, что я думал, куда мне с этим бежать. Бежать с этим по блядям уже не вывозило, более того, дурацкая призрачная связь с Меченным обещала скоро довести меня если не до протезирования ноги, то до импотенции точно.

Даже без расчета на какие-то отношения. Мне. Он. Нравился.

Оказался в глубине души больным на всю голову, сумасшедшим фанатом — меня, катания, себя на льду.

Хитрожопый засранец Юри Кацуки, который положил меня на обе лопатки.

Чувство ловушки снова появилось и исчезло. Я улыбнулся и потер пальцами лицо, надавил на закрытые глазные яблоки до пятен.

Я не спал.

Юри стабильно снился мне — таким практически, каким был сейчас, без бесноватого переключения между модусом «обычный Юри» и «Юри на льду». Хорошее, кстати, сочетание, надо будет приберечь для программы, если произвольная все же родится.

Что я буду делать, если она не родится? Поеду домой.

Нет. Выебу его, об лед размажу, но программа будет.

И Рахманинов, батенька. Второй концерт для фортепиано спасет мир.

Ну или Адам Ламберт.

— Виктор?

Я повернулся. Юри стоял посреди катка, запыхавшись.

— У меня только что получилось.

— Да? Я не видел.

— Ты не видел.

— Нет. Не смотрел. Прости.

Юри кивнул и поехал на исходную.

Спина прямая, как палка, плечи в линию, кулаки сжаты.

Хоть езжай следом и проси пощады.

Юри крутанулся и отбросил волосы со лба — челка отрастала, мы не трогали ее, на выступления Юри убирал ее назад, открывая лоб, и это было и удобно, и шло ему.

Но все-таки на затылке волосы уже касались воротника футболки.

— Я смотрю, Юри!

Он должен был уже устать, черт его забери. Серьезно, что он принял?

Юри махнул рукой, оттолкнулся, набирая разбег. Взлетел в прыжок — слишком быстро, я бы еще скорости добрал, правильно потянул ногу, но сгруппировался так себе, докрутил две петли вместо трех и тяжело опустился, припав на правую ногу.

Согнулся пополам, упираясь руками в колени.

— Юри, давай отдохнем!

— Я не устал, — Юри выпрямился и пробормотал себе что-то под нос.

— А?

- Блядь, — громко повторил Юри и закрыл глаза. — Лучше бы ты не смотрел.

Юри ругался. По-русски.

Он стоял, сдвинув брови и глядя на меня.

— Почему ты смеешься?

— Я очарован, — честно признался я. — Ничего сделать с собой не могу. Ты Есенина читал?

— Кто это?

— А Маяковского?

— Это русские писатели?

— Поэты. Неважно. Потом. Но ты в курсе, что блядь — это не блюдо, да?

— Да, я в курсе, — Юри вытер лоб рукой. — Еще раз.

— Надо тебя подстричь. Совсем немного, чтобы ты видел что-нибудь перед собой…

Юри рухнул, не успев войти в прыжок.

Как будто кто-то подножку подставил. Я ломанулся на лед, голова закружилась от ужаса — если Юри серьезно повредит ногу сейчас, мы потеряем год.

Юри сидел на льду, обнимая себя за лодыжку, я рухнул рядом, раскатал штанину по ноге, врезал ему по рукам, когда он полез мешаться.

— Подвернул? Болит?

— Нет, — Юри говорил тихо, — ударился коленкой. И задницей. Порядок, Виктор. Прости, если напугал.

Лодыжка действительно выглядела нормально, я ощупал ее, даже опухоли не было.

— Почему ты упал на ровном месте?

— Повело, — Юри пожал плечами и поправил очки. — Виктор, я могу сходить в парикмахерскую, не надо меня стричь.

— Я умею стричь, не волнуйся.

— Я не волнуюсь. Не хочу нагружать тебя.

— Поэтому мы тут упахиваемся насмерть.

Юри заморгал за своими очками.

— Как это насмерть?

— Вот так. Вставай, поехали, ты, может, молодой и можешь всю ночь, но я-то нет.

— Ночью я сплю, — растерянно пролепетал Юри и поднялся, опираясь на мое плечо.

— Везет, — буркнул я. Спит он, ну надо же.

— Что?

— Ничего. Точно нога не болит?

— Нет. Спасибо.

Я посмотрел на него, и Юри мгновенно высвободился, отъехал, зачем-то одернул футболку.

— После ужина играем в парикмахера, — я не мог не лыбиться. Юри, судя по лицу, отлично понимал, что чем больше он упирается, тем больше я буду давить. Действие-противодействие.

Юри вздохнул.

Вчера ночью у меня во сне он вот на этом самом катке толкнул меня к борту, бухнулся коленками об лед, сел на скрещенные лезвия коньков и стянул с меня штаны, преданно заглядывая глаза. Сдвинул очки на лоб и наклонил голову, и я проснулся.

Юри смотрел на меня жалобными глазами. Во сне на нем была эта футболка.

— Волосы действительно длинноваты. Я немного уберу челку и сзади, на это я способен.

— Я тебе доверяю, — Юри, судя по лицу, обдумывал, не запереться ли ему в комнате.

Вечером он поскребся в мою дверь с ножницами и полотенцем сам. Сел на стул, как на электрический и покорно замер.

Волосы у него были жесткие, и он смешно съеживался, когда я брызгал на него водой.

Закрыл глаза, когда я забрал щеткой и отвел со лба назад широкие пряди.

Откинул голову, подаваясь вслед за движением.

Расслабился абсолютно, я даже замер, наблюдая.

А потом положил щетку на стол и запустил в волосы обе пятерни, провел пальцами от лба к вискам, зачесывая назад.

Юри раскрыл глаза, а вздрогнул всем телом, запрокинул голову, глядя на меня снизу вверх — что ты творишь?

Я творил с ним настолько много всякого, что такой реакции давно уже не ждал.

Юри шевельнул губами, а потом накрыл мои ладони своими и зажмурился. Снова выпрямился.