Читаем Некоторых людей стоило бы придумать (СИ) полностью

— Заткнись, — Юрка дернулся, как будто я его ущипнул. — Иди ты нахуй, ладненько? Со своими, — он вскочил и шарахнулся, — ебучими, — отбежал на пару шагов, — пидорскими замашками!

— Юра, вернись и сядь на место.

— Сам сходи сядь, знаешь, куда?

— Юр, стой, — его так трясло, что я поймал его без труда и сгреб в охапку. — Угомонись.

— Убери руки свои от меня!

Он был такой тощий и напряженный, как провод под током, что мне передалась его трясучка, я понял, как страшно устал от всего этого.

Юрка боролся, как будто я пытаюсь его убить, и я гаркнул ему прямо в горящее ухо:

— Уймись, дурак! Дай договорю!

Юрка замер, потом повис, подогнул колени, пробормотал, спрятавшись в волосы:

— Отпусти.

Я дошел, волоча его, до лавки, сел и посадил рядом.

— Юра, это Алтын. Он должен быть уже в Барселоне. Их сборная прилетела. Он взял псевдоним, когда еще юниором выступал, потому что от Казахстана тогда катался еще один НурланАсамбаев…

— Чего?

— Тише. Ты бы его такими темпами сроду не нашел, ты же от всех шарахаешься, а я не знаю, подойдет он сам, или тоже, как ты, на отшибе социализации живет…

— Алтын? — тупо повторил Юрка. Я кивнул. Юрка посидел, глядя на свои колени.

— А если… а если не он?

— Ты поймешь, если не он, — я уговаривал себя уже не улыбаться, Юрка ведь запросто мог прыгнуть и загрызть меня. На полном серьезе.

— Как? Подойду такой, салам, мой казахский брат, мы друг друга не знаешь, но ты не скажешь мне, по-братски, что это у тебя на жопе написано?

Я вздохнул и ткнул его в живот кулаком. Несильно, совсем легонько, но Юрка заорал и сложился пополам. Прохрипел, свесив голову вниз:

— Ты охуел?

— Прости, — я действительно не ожидал ни от него такой реакции, ни от себя такого садизма. — Если это сделает он, тебе будет приятно. Очень приятно. Прямо как если…

— Витя, — очень тихо пробормотал Юрка, — слушай, что скажу. Еще раз меня пальцем тронешь — я тебе руку сломаю. В трех местах. Насрать мне, пусть хоть дисквалифицируют.

— Понял. Дальше.

— Дальше? — Юрка выпрямился. — Дальше. Слушай дальше. Я не пидор.

— Я этого и не сказал.

— Если меня какой мужик за пузо и схватит — то это будет только дядя в морге, который из меня мертвого будет кишки вынимать. Ясно?

— Патологоанатом.

— Я, блядь, в курсе.

— А ничего, что Юри твою метку…

— А он умнее, — Юрка осклабился. Звереныш. — Он ручки не тянул. Он знает, что они ему еще понадобятся. А ты какой-то отбитый, да? Кацудону вон даже покраснеть ума хватило.

Я не стал это комментировать. Не стал говорить, что мужик в Юркином понимании как раз-таки краснеть не стал бы.

И уж точно не стал бы хвастаться меткой на пузе. Хотя… мальчишки же любят помериться, им же неважно, чем, шрамами, у кого Манту больше, пока письками не додумаются… Я тряхнул головой.

— Так. Еще что-то?

— Еще? — Юрка улыбнулся как безумный. — И еще есть. Даже если это Алтын, в чем я лично сомневаюсь, максимум — это здрасте и до свидания, потому что все, что ты говоришь, как выяснилось, ты говоришь либо обдолбанным, либо пьяным, либо потом башкой ударяешься и не докажешь, что это ты сказал вообще.

— Я не стал бы шутить такими вещами.

— Да? — Юрка поднял брови. Потом медленно встал. — Так это ты пошутил тогда, что ли, когда я салагой тебе поверил?

Вообще-то, Юрка и сейчас был салагой.

Вообще-то, я мог бы ему рассказать, чем я сейчас отличаюсь от меня тогда. Но для начала надо было сесть и обдумать отдельные пункты этой речи.

Юрка неслабо подвесил меня. С каких это пор я не шучу такими вещами?

Какими, блядь, «такими»?

— Юр.

Он остановился, засунув руки в карманы толстовки. Поворачиваться отказался.

— Ты же можешь с ним дружить. Тебе просто нужна родная душа. Я же тебя не заставляю ложиться под него, я же просто… я хочу, чтобы ты не был один.

Юрка помолчал. Потом оглянулся через плечо.

— А ты меня по себе не мерь. Я не один. Меня дохуя, я, вон, на каждом плакате, в каждом утюге. У меня дед, у меня Мотя, у меня Яков и Лилия, мать ее!

Я слушал и обалдевал.

Плисецкий, Юрка, солнце мое златолобое, бедная ты моя краса русская, Господи.

Да ты же… я.

Блядь. Такой молодой, а уже я.

— А у тебя кацудон. На завтрак, обед и ужин. И нихуя больше. И как тебе, вкусно?

— Юр. Ты же совсем не о том думаешь, ты не на того злишься, я понимаю, я виноват, но ты-то не виноват ни в чем! И Юри тоже!

Юрка постоял, тяжело дыша, а потом как-то сдулся, съежился разом. Закрыл глаза.

— Да похуй мне уже. Ты вот правильно сказал — не о том я думаю. У меня Финал завтра, и я на этом Финале твою хрюшку перегну. Хотя он хороший чувак. Дебил только. Нашел, с кем…

Это был прогресс. Юри был «хороший чувак».

Только мне было совсем не радостно. Виктор Никифоров, король переговоров.

Юрка отвернулся и ушел.

Я сидел, смотрел вслед и надеялся, что он меня хоть чуть-чуть услышал.

А ты сам-то, Никифоров? Умеешь слышать?

Я поднялся. Юри, наверное, уже ищет.

Ногу дергало, и я постоял, прикрыв глаза. Потом показал ноге по-детски средний палец и заковылял к раздевалкам.


========== 15. ==========


Комментарий к 15.

Группа Кватро - Замок из дождя (В.Пресняков)

Но близко утро, и сейчас

Первый луч коснулся нас,

Разрушая волшебство

Откровенья твоего.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман