Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)

И уже издалека встречный

Смотрит свысока

И смеётся нам в глаза,

Как не верит в чудеса

Одинокий прохожий.

Мы купили три бутылки коллекционного вина, пять коробок шоколада, три свитера, новые джинсы, две рубашки, новый галстук — старый я собирался сжечь вместе с кошмарным костюмом, — и костюм для Юри.

Юри оказался человеком, который позволяет вертеть себя в примерочных любым образом, готов примерить сколько угодно много вариантов одежды, в которой вообще не нуждается, но при этом решительно не понимает, чем старый-добрый костюм за две тысячи йен, который и на выпускной, и на свадьбу, и на похороны один, принципиально отличается от охуенной классической тройки от Баленсиага.

— Если ты будешь выебываться, моя радость, мы пойдем покупать тебе трусы, — пробормотал я, глядя, как Юри придирчиво разглядывает свою задницу в новых брюках с видом «ну не знаю, я и в говнокостюме хорош».

Лучше всего Юри был голым, но делать этот факт достоянием общественности я не собирался. Юри, вообще-то уже сделал его таковым, но кто старое помянет…

— Ты опять ругаешься, — Юри остановился надо мной, съежившись в непривычно узком пиджаке.

— Нет, — я засмотрелся, костюм был отменный, я выбрал к нему черную рубашку, узкую, с пригнанными рукавами и стоячим воротничком, — я не ругаюсь. Я читал тебе стихи.

— Правда?

— Чистая правда.

В случае чего я мог просто познакомить его с матерной лирикой Маяка, и моя совесть была бы чиста.

Мы пообедали в рыбном ресторане, сфотографировались у дома Бальо, сходили во все места, где должен был побывать любой турист в Барселоне, и ни разу у меня не возникло ощущения, что я делаю что-то чужеродное, непривычное или странное. Мы потеряли один из пакетов, и мне было настолько хорошо, что я даже не помнил, что в нем. Юри же, верный себе, притащил меня обратно на торговую площадь и облазил все скамейки, где мог его оставить.

Я не знал, как объяснить ему, что все это мелочи. Только способ провести время так, чтобы оно не утекало, чтобы оставалось хоть что-то.

Забавное это ощущение, что меня лично просто не останется. Не знаю, что это было — Барселона, волшебная, внезапно гостеприимная, празднично-нарядная, шальная. Может, волнение перед Финалом — мой первый Финал в роли тренера. Может, волнение за Юри — он был так откровенно счастлив, что я боялся, что ему вот-вот станет плохо, что метка не дремлет.

Я бросил таблетку обезболивающего в его стакан в ресторане. Юри не заметил. Все шло по плану — кроме самого этого дня.

Начнем с того, что я любил ходить по магазинам, и, что важно, непременно в одиночестве. Чужие советы меня бесили, консультантов я мгновенно распугивал, а советовать что-то кому-то еще… нет уж.

Я бы не сделал исключения даже для Юри, но этот ебучий костюм… Я краснел за него все национальные.

Кроме того, я редко уделял время туристическим прогулкам во время соревнований. После Шурочки, которая показывала мне Нью-Йорк, Вашингтон, Лос-Анжелес и даже как-то завезла в Бостон, я не то чтобы был настолько ранен в одно место, чтобы презирать что-то подобное. Мне просто не стало хватать времени, я въебывался в катание, чтобы не въебаться больше ни во что и никогда.

Теперь было поздно думать об этом, ну или самое время — без лишнего фатализма, скорее, философский такой взгляд со стороны — вот он я, никуда не делся, иду весь в пакетах, обнимая Юри, и рук хватает на все — и на сумки, и на то, чтобы придерживать его за плечо, и на стаканчик глинтвейна, купленный с лотка. И даже не очень холодно, и пар изо рта романтичен, и я на все согласен уже, даже на то, что нас фотографируют незнакомые люди, и на то, что на нас оборачиваются, и на то, что Юри время от времени смотрит на меня странно, виновато — еще грузится из-за того пакета. И на то, что я так страшно, странно счастлив.

И будь что будет. Самая последняя, самая жуткая мысль, делающая все безвозвратным, окончательным.

Знаете, что я заметил? Стоит мне подумать — все, остановка Дно, Никифоров, конечная, как Юри подкидывает мне еще маршрут.

Мы шли под темнеющим небом, отряхивая друг с друга снег и улыбаясь без причины и смысла, когда Юри вдруг застыл, бормоча что-то под нос, а потом рванул к ювелирному.

Даже так.

Как скажешь.

Слишком хороший вечер. Слишком странный я. Слишком мы уже набоялись и наждались, окей, давай надышимся перед смертью, почему нет?

Да твою мать, Никифоров. Откуда это все, ты всегда был не подарок, да, ты вел себя как в жопу раненый мудак в плане доверия к людям и личным отношениям, но послать все, что у тебя есть, даже призрачную надежду найти своего Меченного, и заставить Юри сделать то же — а потом сомневаться?

Это уже совсем никуда не годится, дорогой мой. Вы же договорились.

«Будь моим тренером всегда» — «Будь моим всегда».

«Не уходи из фигурного катания» — «Не уходи».

Смотрел фильм «Трудности перевода»? Ну и молодец. Юри — одна большая трудность перевода, и ты не лучше, привыкай.

Юри составил пакеты у витрины и ткнулся носом в царство стекла, золота, платины, серебра и камней.