Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)

Я не носил украшений, и Юри был подавно не похож на того, кто может их носить. Юри глянул на меня совершенно счастливым взглядом:

— Я всегда хотел талисманы на удачу.

Я хотел сказать ему, что для этого вообще не обязательно тратить кучи денег в ювелирном магазине. Причин много — начиная с роскошной рождественской ярмарки снаружи с кучей хороших сувениров, и заканчивая тем, что я не верю в талисманы. Я верю в практику, в харизму, в мотивацию и особенно в демотивацию. Не в глупости вроде…

Юри выбрал кольца. Два кольца. Крупные, грубые, тяжелые, из золота высшей пробы.

Абсолютно одинаковые, решительно немодные.

Максимально уродливые.

В общем, обручальные.

Я молчал. Потому что велел себе молчать. Мне было то ли страшно, то ли интересно, как Юри будет выкручиваться.

Потом я молчал, увидев цифру в чеке. Юри недрогнувшей рукой положил на чек свою кредитку и ободряюще улыбнулся мне.

А потом этой же рукой расписался на чеке.

— Нет, сеньор, нет, — кассир мягко качнула головой, сложила свои аккуратные брови трагичным домиком. — Я выбью другой, нужна ваша европейская подпись.

— Ой, — Юри густо покраснел, — извините. Я по привычке. У меня ужасный почерк, вот я и расписался по-японски…

— Понимаю. Оставлю этот себе, как автограф, вот, — она оторвала от чека ту часть, где шла речь о цене вопроса и товарном наименовании, и выбросила в урну. Потом подвинула к Юри второй чек.

Юри улыбнулся мне и подписал чек. У него порозовели кончики ушей.

— Не смотри, я не шучу насчет почерка.

— Я его уже видел, и ничего, не умер, — я смотрел, как Юри выводит свои имя и фамилию корявой латиницей. Действительно, пиздец.

Действительно, он самый.

Девушка-кассир улыбалась, как на красной дорожке.

— Поздравляю.

Что. Что?

— Что? — я дернулся. Девушка улыбнулась еще шире.

— С покупкой. Отличный выбор, сеньор.

— А. Да. Наверное. Юри, ты купил все, что хотел?

— Да, все, — Юри поднял на меня глаза.

Невменяемый. Хорошее слово, Никифоров. Главное, держись за него, оно тебе еще понадобится.

И просто за что-нибудь держись, сейчас ебанешься прямо тут, сделаешь публике сенсацию бесплатно.

И не гони, Бога ради.

— Юри, я… я могу взглянуть на чек еще раз?

— А? — Юри моргнул. — Нет. Не стоит. Это ведь подарок…

Да хоть ипотека, твою мать, Юри, что ты за человек такой…

— Я уже видел цену и никому не скажу. Твой костюм стоит три тысячи евро, шах и мат, дай мне, пожалуйста, чек, я должен, я должен…

Юри удивленно протянул мне бумажку.

Девушки за стойкой наблюдали за нами с омерзительным умилением.

— Виктор?

Я вернул ему чек. Молодец, Никифоров, даже руки не трясутся. Вот так и зафиксируй.

— Все в порядке? — девушки переглянулись. Юри прижимал к себе синюю бархатную коробку и смотрел на меня круглыми глазами.

Я не возражал, когда он взял меня за руку и вывел из магазина. Я шел, как на веревочке, оскальзываясь в нападавшем снегу — к вечеру похолодало.

Я краем сознания отмечал все, что вижу, людей, огни, черный мотоцикл, пронесшийся по пешеходной зоне, роскошный мотоцикл, роскошный, наверное, будет штраф, Плисецкого на нем на пассажирском месте, гуляющих Пхичита и Криса, которые помахали нам издали, Мари и Минако у витрины кондитерской, золотые звезды на разряженных елках, обледенелые ступеньки храма Святого Семейства, — нет, Святой Евлалии, я в них очень хреново разбирался, — и его янтарные кружевные своды, размашисто и вольно улетающие в черное небо.

В голове играла какая-то музыка, и я все не мог разобрать, какая именно. Юри что-то спрашивал у меня, взял за плечо, заглянул в лицо, потом молча отнял у меня сумки и поставил на каменные плиты.

Я поднял голову. Мы стояли с ним у главного входа, в свете прожекторов, освещающих арку.

Снова пошел снег.

Я опустил глаза на Юри. Юри ждал моего внимания с безграничным терпением.

Ничего. Потерпи. Я тоже ждал.

Недалеко от нас хор студентов пел рождественские гимны — я не понял, на каком языке, но пели хорошо, так, что что-то внутри подпрыгивало и вздрагивало.

У меня было ощущение, что я снимаюсь на скрытую камеру. Знаете его? Церковь, хористы, кольца и замерзший нос Юри, наверное, где-то на верхних уровнях собора сидят осветители и ассистенты и сыплют на нас, как в Голубом Огоньке, искусственный снег.

Подпись Юри была надписью на моей ноге. До последней кривой петли. Yuri Katsuki. С заваленным наклоном, со странной Y и почти неузнаваемой K. Юри волновался и торопился. Всегда, судя по всему, давая свой самый первый автограф, еще совсем зеленым.

Он писал ужасно. Он очень старался, это видно, но он же всегда говорил, что стесняется давать автографы, и мне следовало прислушаться…

Юри осторожно взял меня за правую руку — у него дрожали пальцы. Стащил перчатку. Он касался аккуратно, легко, все время глядя только вниз, перестав заглядывать в лицо.

Достал кольцо и надел на безымянный палец. Кольцо от холода жглось, мороз крепчал, даже не верилось, что вчера я безнаказанно искупался в бассейне, у нас обоих валил пар изо рта, я стоял, как пень, и мог даже шевельнуться.

Что ты делаешь.

Какого черта ты творишь.