Некрасов в русской критике 1838-1848 гг. Творчество и репутация

Намек на название поэтического сборника Некрасова достаточно прозрачен, несмотря на типичность его названия, а точней, именно в силу его типичности и подражательности творчества Некрасова, сознательно практикуемого им для овладения литературным мастерством.

Далее автор-повествователь «не повести» рассуждает о разновидностях «тли»: той, что присылает подобные юношеские опыты («юношах-тле», романтиках), той, что принимает их к печати, покровительствуя молодым авторам, о «мужах-тле» и «старцах-тле». И это рассуждение легко отнести к периоду первого знакомства Некрасова с Полевым и его публикациям в «Сыне отечества». В пассаже о «мужах-тле», также посвященном типическому явлению, прочитывается намек на Полевого:

«Мужи-тли удачно примиряют классицизм с романтизмом и занимаются предметами более солидными и нравственными… Они любят прозу и охотники до исторической почвы. Русская история, между прочим, доставляет богатые материалы их вдохновению. <…> Если же они берут героя для своих творений из европейской истории, то это единственно для того, чтоб унизить и втоптать его в грязь, сравнив его с каким-нибудь отечественным богатырем»[512].

Ниже Панаев описывает представление на Александрийском театре пьесы Полевого, представленного в «не повести» как «автор патриотической драмы “Дуняша-Калмычка”» («Параша-Сибирячка») и реакцию публики:

«Во время представления “Марфы Исаевны Шарыгиной”, когда на сцене раздавались крики: “Одна русская баба стоит тысячи басурманов”… “Ну кто из вас против меня? я русский, я одним кулаком сшибу десяток нехристей…” и тому подобные патриотические выходки и когда Гребешков и вся утомленная публика зевали <…> «Когда занавес опустился, два голоса в райке закричали было по привычке “автора”… Но партер отвечал на этот крик хохотом, несмотря на все уважение, которое он питал к имени знаменитого сочинителя “Дуняши-Калмычки”»[513] (курсив мой. – М.Д.)

Именно эту характерную черту указывает Некрасов в статье «“Драматические сочинения и переводы” Н. Полевого. Части первая и вторая», прибегая к выделению курсивом нескольких сентенций, которые текстуально близки «не повести» Панаева. По утверждению критика, каждая из пьес Полевого и «все они вместе клонятся к достойной всякого уважения и одобрения цели – доказать какую-нибудь блестящую черту русского характера, русского великодушия, русской силы; одна трактует о том, что Прусский человек добро помнит”, другая о том, что “русская рука охулки на себя не положит”, третья о том, что “русский кулак уберет десять заморских богатырей”, четвертая о том, что “русский нос чихнет, так и довольно, чтоб напугать сотню самых храбрых китайцев”, и так далее» (XI-1: 63).

В «не повести» Панаева описанная реакция публики (хохот) могла быть и сильно преувеличенной, и вымышленной. В добавление к процитированным выше высказываниям современников о любви публики к спектаклям Александрийского театра приведем несколько свидетельств самого Полевого. В письме к брату от 3 июня 1843 г. Полевой сообщает: