Суждение Булгарина представляет собой перифрастическое определение карикатуры (от итал.
Попытаемся реконструировать позицию массового читателя «Северной пчелы», не искушенного в литературе. Едва ли он поймет, как ему относиться, например, к карикатуре как жанру, «хороша» она или «плоха» сама по себе, как художественное явление, и по каким признакам судить о ее художественных достоинствах: в суждениях Булгарина карикатура – средство, похвальное (против «натуральной школы») либо предосудительное (против автора «Журнальной всякой всячины»). Читатель понимает, что «Северная пчела» и ее фельетоны – это «хорошо» («дух хороший, охранительный», «правда» о разных явлениях, живость изложения). «Натуральная школа» – всегда «плохо», при этом оценка часто привязана без аргументов к любому поводу. Количество и разнообразие этих поводов и переменчивость «знака» их оценки (как в случае с карикатурой) затрудняют, а то и упраздняют для массового читателя необходимость логической последовательности: ему предлагается роль эмоционально вовлеченного ведомого. «Критик» (а таковым выступает Булгарин) последовательно настраивает читателя не делать умственных усилий: «Большая часть людей, по умственной лени, недостатку сведений… гораздо способнее принимать и присвоивать себе чужое суждение, нежели судить самим»[777]
. Тот же читатель, который пытается осмыслить печатное слово, сталкиваются с очень профессиональным оппонентом: в ежедневном издании Булгарин неутомимо демонстрирует гибкость, молниеносную реакцию, неослабевающую готовность сказать «к слову» и увести в сторону.Казалось бы, это «почерк» тактика[778]
; но опубликованные докладные записки убеждают в том, что Булгарин – последовательный стратег. Средства его «пиар-акции» против «натуральной школы» не сводились ни к убеждению, ни даже к предубеждению массового читателя. Его способ ведения диалога об интеллектуальном и эстетическом предмете приводил к ослаблению в читателе способности ясно мыслить и давать предмету самостоятельную оценку, соотносимую с историческим процессом или системой этических и эстетических категорий.В отношении Некрасова анализ метода Булгарина вдвойне важен. Во-первых, Некрасов как художник в первой половине 1840-х гг. еще не сформировался. При этом в прозе, поэзии, издательских предприятиях Некрасов тяготел к новаторским решениям, которые современная критика не всегда была готова оценить по достоинству, а оценки сформулировать. Поэтому критике трудно было говорить о его достоинствах и индивидуальности среди литераторов его «направления».
Во-вторых, Некрасов как критик и как издатель понимал важность понятной для публики эстетической декларации, в целом совпадающей с его личной художественной декларацией. И в ипостаси издателя и критика именно в 1840-е гг. Некрасов вызывал множественные критические отзывы, причем, вступая в полемику, он стремился сделать ясной для читателя свою позицию. Намеренный акцент Булгарина на «направление» уводил читателя от представления об
Процитированные и многочисленные аналогичные отзывы Булгарина о «натуральной школе» фактически формируют негативное массовое читательское восприятие персонально Некрасова во всех его литературных ипостасях.
Предлагаемый анализ метода Булгарина-критика, последовательно проводящего манипуляцию неустоявшимися терминами и понятиями, проясняет специфику критического восприятия творчества Некрасова и частично – причины его относительной неоформленности.
Но одновременно эти умелые манипуляции указывали на неоформленность объема тех понятий, которые отвечали актуальным явлениям искусства, и косвенно способствовали поиску критикой терминологического аппарата. Как это было, показывает анализ самых частотных понятий, только обретающих терминологическое значение.
§ 6. О понятиях «Натуральная школа», «Натура», «Натуральность»