Некровиль

Задолго до того, как родители Сантьяго заплатили инженерам плоти из Мертвого города, чтобы те вылепили им новые тела для жизни в качестве пловцов Милапы, мама и папа взяли свое единственное и неповторимое дитя в летний лагерь Альтернативного образа жизни в Скалистых горах Британской Колумбии. Сантьяго, единственному и неповторимому, было восемь. Радости игры на барабанах Дзэншу, изготовления масок, тотемного консультирования, христианского созерцания, символического погребения и возрождения он не постиг. Единственным отчетливым воспоминанием была ночь, когда он сидел снаружи вигвама с отцом, наблюдая за звездами, и очень большая крыса села на траву перед ними, аккуратно вытерла морду и спокойно удалилась в ночь, как будто люди и все их деяния не существовали. На самом деле, как объяснил отец Сантьяго, так оно и было.

– Крысиное пространство и человеческое пространство – две отдельные, но пересекающиеся вселенные. Мы видим вселенную имен, значений, целей. Палатка – нечто большее, чем просто груда синтетических лосиных шкур; человек – нечто большее, чем просто фигура, которая иногда двигается и издает звуки. С крысой все не так. Крыса живет во вселенной еды, угроз и размножения. Такова ее система координат: крыса все оценивает с точки зрения того, съедобно ли оно, можно ли его трахнуть или представляет ли оно угрозу. Вигвам не имеет для нее значения, кроме как место, где может быть найдена или не найдена еда, которая может быть безопасной или наоборот. То, что угрожает ей, может быть тривиальным для нас, то, что угрожает нам, может быть за пределами её понимания. У крысы нет имени, она бродит по миру, видя только то, что ей нужно видеть, понимая только то, что ей нужно понять. Вселенная, которую она воспринимает, сильно отличается от той, которую воспринимаем мы. Тем не менее, в определенные моменты, в определенных местах пространство человека и пространство крысы пересекаются, соприкасаются, и происходит общение и слияние.

«Слияние с крысой?» – думал Сантьяго Колумбар, восьми лет от роду.

Вселенная крысы. Вселенная охотника. Вселенная добычи. Вселенная мяса. Вселенная мертвых. Десять миллионов вселенных в обнаженном городе, каждая размером с человеческую голову, отделенные друг от друга пропастями некоммуникабельности. Не ищите параллельные вселенные дальше, чем в человеке рядом: в вашей постели, в вашей машине, за вашим столом, в очереди на рецепцию; в женщине, которая бежит, исполненная звериной бескорыстной грации и свободы.

В Сенчури-Сити, что уникально для некровиля, нет серебристых экранов. Нет безмолвных теней кинобогов, призванных тарахтением проектора и пляской световых вееров. Сенчури-Сити – это воплощенный дух места. Город, о котором он заставляет вспомнить, всегда был скорее состоянием души, чем точкой на карте. Сенчури-Сити – это призрак места, которого на самом деле никогда не существовало: Старого Голливуда. Его вульгарный труп. Его усыпанный драгоценными камнями саван. Его Бэби Джейн[203].

Сенчури-Сити – это место, где вокруг одни фасады. По ту сторону фанеры, краски и целлулоида простирается пустота. Город полностью возведен из потерянных и одиноких декораций эпохи голливудского Золотого века. Смотрите, вот тот самый водосточный желоб, под которым плясал Джин Келли, а вон трущобы из «Тупика». Вот блестит телеобъектив Джимми Стюарта, когда он смотрит из окна во двор… И прислушайтесь, ну же, прислушайтесь! Слышите, как Сэм играет для гостьи за неоновой вывеской кафе «У Рика»[204]? Разве кто-то сможет удержаться и не заглянуть внутрь – а вдруг все так и есть, вдруг все по-настоящему, – но за дверью нет ничего, кроме деревянных подпорок, меловых пометок, оставленных старшим рабочим-механиком, и прочих декораций. Лица. Лики. Личины.

Воспоминания. Сантьяго отдернул руку от дверной ручки особняка из «Пейтон-плейс»[205], словно обжегшись. Контакт продлился всего лишь мгновение, но в это мгновение он был другим человеком в другом времени: маленькой девочкой в желтом солнечном платье, воздушным шаром, застрявшим на дереве, детьми, бегущими по полосатому газону от мусора вечеринки на день рождения. Он снова коснулся ручки. Внезапность перехода сбивала с толку: теперь вокруг него были дети, он плакал, воздушный шар уплывал в небо.

Это была святая земля. Они стояли на небольшой площади: перед ними был Пейтон-плейс, позади – забегаловка на Татуине, справа – квартира Бланш Дюбуа во Французском квартале, слева – ворота Изумрудного города[206]. Призраки Ширли Темпл и Микки Руни[207] мелькали на краю поля зрения Сантьяго; хихикая, они растворялись в воздухе всякий раз, когда он пытался взглянуть на них прямо. Он сомневался, что сможет найти дорогу обратно в страну мертвых, не говоря уже о земле живых.