Некровиль

Махолет Сола идентифицировали как принадлежащий одному из Пятисот отцов, и он, покинув круговерть летательных аппаратов, кораблей и крылатых людей у ствола Небесного древа, занял почетное место на подъемнике. Махолет догнал челнок на высоте пять километров, резко повернул к гладкой стене космического лифта, согласовал ускорение с аппаратом, который поднимался все быстрее; потом было падение, от которого даже у бессмертных перехватило дыхание, и рывок, с которым махолет схватился за стыковочный ниппель своими зацепами и впился, словно клещ. Последовал долгий путь в небеса. Когда они вышли из облачного слоя на большой высоте, Сол увидел над краем мира восходящий алмаз Ульро, белый и жесткий. Это пока что была маленькая светящаяся точка, а не диск, но бесплодный камень, жарящийся под тяжелым покрывалом из CO₂, оказывал достаточно мощное влияние, чтобы вышвырнуть спутник с орбиты в межзвездное пространство. Посмотрев вверх сквозь прозрачный купол, Сол увидел, как Небесное древо раскинуло свои тонкие, усыпанные огнями ветви на сотни километров над поверхностью Уризена.

Он нарушил молчание.

– Ты уже знаешь, что будешь делать?

– Ну, раз уж я здесь, не собираюсь уходить в землю. И ледяной флот меня пугает. Века неподвижности, вмороженные в лед текторы… Похоже на смерть.

– Это и есть смерть, – сказал Сол. – Значит, ты отправишься к Уризену.

– Я просто изменюсь внешне. Познаю еще один способ быть человеком. И буду помнить о прошлом, это для меня важно.

Он представил себе прибытие: усиливающаяся гравитация вынуждает стаи закаленных вакуумом панцирных существ завиваться спиралью, приближаясь; мелькает вместеречь, выражая предвкушение, возбуждение и страх; и вот они касаются атмосферы, чувствуют, как ионное пламя лижет алмазные шкуры. Ленья падает, охваченная огнем от входа в плотные слои, и оставляет над половиной планеты сияющий след. Тепловая оболочка разламывается, она распахивает крылья навстречу вечно воющему ветру, и турбины в ее стерильном чреве вспыхивают с ревом.

– А ты? – спросила она.

«Нежность», – прибавила ее кожа. Девушка была смущена как молчанием, так и тем, что Сол его нарушил, и все же… нежность.

– У меня есть план.

Поначалу это было все, что он сказал, но поскольку план означал, что они больше никогда не встретятся, Сол поведал ей, что узнал в Храме памяти. Он пытался быть добрым и понимающим, но все равно поступил как ублюдок, и она, забившись в хвост махолета, плакала весь остаток пути к небесам. Мерзкий поступок; наблюдая за тем, как звезды становятся ярче за паутиной ветвей, он сам не мог объяснить, почему это сделал, но знал одно: иногда надо убивать по-настоящему, чтобы ничего уже не воскресло. Сейчас Ленья плакала, и ее кожа почернела, онемела, но когда она полетит, то избавится от последних проблесков любви и сожаления в адрес человека по имени Соломон Гурски.

«Хорошо, когда тебя ненавидят», – подумал Сол, когда Небесное древо приняло его в свою озаренную звездным светом крону.

* * *

Стартовый лазер выключен, резервуары с горючим опустошены. Соломон Гурски падал прочь от солнца. Уризен и его дети остались ниже. Его курс лежал в сторону от эклиптики, на север. Кормовые глаза разглядели новое бледное кольцо вокруг газового мира, светящееся в слабом тепловидении: миллионы адаптированных ожидали на орбите своей очереди, чтобы совершить обжигающий спуск в новую жизнь. Она была с ними. Он видел, как она вошла в семя и была разорвана на части собственными элементалями. Он наблюдал, как семя расщепилось и выбросило ее в космос, преображенную, и сожгло несколько килограммов ее рабочего тела во время полета к Уризену.

Лишь после этого он почувствовал, что сам готов стать иным.

Жизненный рой. Такой могучий. И вроде бы все почти верно, однако так неправильно. Она едва не пела, говоря о свободе бесконечного полета среди облаков Уризена, но на самом деле ей не быть свободней, чем сейчас, посреди космоса, лицом к лицу с галактикой. Свобода Уризена была ложью, он брал за нее плату гравитацией и давлением. Ленья обрекла себя на заточение в его атмосфере, под воздействием силы тяжести. Уризен – просто еще одна планета. Паразит из народа Ясеня похоронил себя в земле. Амфибия из народа Голубой маны после долгого сна во льду узрит копию стандартной модели. Планеты, планеты. Бесконечно разнообразные способы быть человеком – вот о чем думал Соломон Гурски, улетая прочь от солнца. Он почувствовал легкое дуновение солнечного ветра сквозь щекотку магнитосферы Уризена. Восход. Время пришло.

Можно по-разному быть Соломоном Гурски, думал он, созерцая свое новое тело. Похож на шишку. Да, точно – созревшая шишка, упавшая с Небесного древа, полная семян. Каждое семя – Соломон Гурски, мир в зародыше.