Некровиль

Остров Сола представлял собой наклонную каменную плиту, выступающую из экваториального моря, горстку гектаров тверди. Кипарисы и кривые репро-оливы скрывали маленький дорический храм в высшей точке. Славные текторы системы техобслуживания надежно защитили его от штормов. Классическая тематика теперь смущала Сола, но Ленья была очарована. Она танцевала под сенью олив, под портиками и среди колонн. Сол снова увидел ее такой, как в ту первую ночь на танцах в честь окончания Малого года в Древнем красном хребте. Старая похоть. Новая боль. В залитом солнцем центральном зале Ленья прикоснулась к рельефам из прошлой жизни Соломона Гурски. Они не поделились с ней воспоминаниями, но кое-что сообщили менее изощренным способом.

– Эта женщина… – Ленья остановилась перед высеченным из светлого камня барельефом: Соломон Гурски и высокая незнакомка с лицом аскета и коротко остриженными волосами стояли, взявшись за руки, перед высокой и жуткой башней.

– Я любил ее. Она погибла в битве при комете «Святая Джуди». Настоящей смертью.

* * *

Утрата.

– Значит, все дело в том, что я напоминаю тебе о ней?

Он прикоснулся к барельефу. Воспоминание – яркое и острое, как приступ боли – пронеслось по нервам как электрический разряд; мнемотекторы загрузились в ауру. «Элена!» Выход на орбиту; долгий путь закончился, объект, ранее известный как комета «Святая Джуди», превратился в паутину балок, перемычек и жилых капсул, летящих над матово-красными, пыльными просторами Орка. Паутина распростерлась, точно крона плодового дерева, усеянного созревшими фруктами, готовыми упасть и принести в мир семена жизни. Тектоформирование. Среди фруктов – души Пятисот отцов, основателей всех рас Орка. Среди них – Тайный замысел и Соломон Гурски, четырехрукий вакуумный аватар жизни и смерти; вот он вцепился в балку, не замечая позади шторма Уризена, и касается преобразующими верхними руками главной памяти материнского семени. Запомни ее. Запомни Элену. И однажды – рано или поздно – верни ее мне. Вложи в нее тягу к знакомому запаху, и пусть она придет ко мне, где бы ни была, с кем бы ни была.

Он увидел себя бегущим по паутине, словно провинившийся паук, пока капсулы падали на Орк. Увидел себя в этом же самом месте, с лунами Уризена в сигизии, касающимся барельефа, чтобы отдать это самое знание, ныне возвращенное. Он знал: пока Ленья будет напоминать об Элене, можно притворяться, что все по-честному. Но правда убила иллюзию. Ленья была не просто напоминанием. Ленья была Эленой. Симулякром, пустышкой, фальшивкой. Ее жизнь, радость, горе, любовь – все обман. Сол даже не догадывался, что встретит ее перед концом света. Предполагалось, что у них будут тысячи лет. Мир дал им считанные дни.

Он не мог смотреть на нее, переходя от барельефа к барельефу, заряжая ауру воспоминаниями. Он не мог прикоснуться к ней, пока они ждали на гальке, чтобы ялик превратился в махолет, который доставит их к Небесному древу. На вершине острова-каменной плиты Храм памяти распадался, как гниющий гриб. Сол не попытался заняться с ней сексом, как сделал бы раньше, когда махолет летел над разрушенными пейзажами Тэла и сожженными лесами Хризоберилла. Она ничего не понимала. Она вообразила, что каким-то образом причинила ему боль. Солу действительно стало больно из-за нее, но он сам был виноват. Он не мог сказать ей, почему внезапно отказал себе в ее тепле. Он знал, что должен, что так надо, но не мог. Он заставил свою кожу онеметь и подумал, что за пятьсот долгих лет научился трусости.

С наступлением вечера они прибыли на плато Небесная равнина, где стояло Небесное древо, адамантовый черный луч, нацеленный Уризену в глаз. Куда ни кинь взгляд, равнина мерцала огоньками транспортных средств и палаточных лагерей. Тепловидение показало миллион вспышек: все народы Орка, кроме тех, кто решил уйти в землю, собрались у последнего рубежа. Сейсмические стабилизирующие текторы, вплетенные в границу Мохо[233], стойко предотвращали землетрясения, которые терзали все прочие земли, но толчки становились все сильнее, давая понять, что спокойствие продлится недолго. В конце концов Небесная равнина расколется, словно яйцо, а Небесное древо сломается и отскочит от планеты, как рассеченный нерв.