Некровиль

Ясеневый человек посмотрел на нее красноречивым взглядом: один год, миллион лет, сто миллионов лет – ничто по сравнению со смертью. Понимая, что паразит счел ее новорожденной дурочкой, Ленья невольно оглянулась, когда они с Солом уходили через заросли тиеве. Ясеневый человек прижался к земле животом, гениталиями, как будто к хозяину. Вокруг него спиралью завивалась пыль. Он медленно погружался в почву.

Той ночью в капсуле для ночлега Сол и Ленья не занимались любовью впервые с тех пор, как Соломон Путешественник пришел в пуэбло Старого красного хребта и завладел взглядом и сердцем смуглой девушки, танцующей на арене. Произошло сильнейшее землетрясение: Орк дернулся на орбите, и даже оболочка из тектоалмаза показалась недостаточной защитой от сил, которые могли выбросить планету в межзвездное пространство. Они обнимали друг друга, не говоря ни слова, пока земля не успокоилась и волна жара не прошла по панцирю: это горели леса тиеве в кантоне Эмбервайлд.

На следующее утро они превратили капсулу в пеплоход и ехали через опаленный лес, пока в полдень не добрались до Внутреннего моря. Тектоническая травма вызвала приливные волны, затопившие скалистый островок, на котором Сол оставил свои воспоминания, но системы самовосстановления использовали остатки накопленной энергии, чтобы привести поврежденную архитектуру в порядок.

Сол настаивал, что к воспоминаниям надо вернуться морским путем, и они приказали пеплоходу стать яликом. Пока текторы перетаскивали молекулы, человек из народа Синей маны выбрался из мощного прибоя на красную гальку. Он был огромным, длинным и гладким; его короткий мех покрывали красивые узоры. Он лежал, тяжело дыша от усилий, потребовавшихся для перемещения из привычной стихии в чужую. Ленья обратилась к нему фамильярно – Тайный замысел и амфибии из Синей маны были одним народом тысячу лет назад – и задала тот же вопрос, что и всем, с кем они столкнулись в пути.

– Я уже перенастраиваю подкожный жировой слой, чтобы превратиться в аэростат и попасть к Небесному древу, – сказал человек-амфибия. – Если климатические сдвиги не помешают.

– Разве в море плохо? – спросил Сол Гурски.

– Моря меняются первыми, – прозвучало в ответ. – Плохо. Да, очень плохо. Мне невыносима мысль о том, что Мать-Океан промерзнет до самых глубин.

– Значит, отправляешься на Уризен? – спросила Ленья, наверняка думая о том, что плавание и полет очень похожи друг на друга.

– Ох, милая, нет. – Кожа человека-амфибии транслировала озадаченное удивление. – С какой стати я должен удостоиться иной участи, нежели Мать-Океан? Нас обоих ждет холод.

– Кометный флот, – понял Сол Гурски.

– Если и существует какое-то наследие земного корабля, так это знание о том, что во вселенной для нас уготовано много обителей. Хочу посетить те другие обитаемые системы, про которые нам рассказал корабль, и испытать другие способы быть человеком.

Сто орочьих лет прошло с тех пор, как второй кометный корабль с Земли вошел в систему Лоса для дозаправки в кольцах Уризена. Новости, которые он принес – о родной системе, преображенной нанотехнологиями мертвецов, набирающих силу, и о других звездах, куда добрались новые, более быстрые и мощные соратники «Святой Джуди», – положили конец девятнадцати столетиям одиночества и привели первую, потерянную колонию на Орке в визионерское сообщество Мертвых Звездоплавателей.

«И все это случилось задолго до твоего появления», – подумал Сол, глядя на складку в паху Леньи, которая присела на корточки на гальку, чтобы поговорить с человеком из народа Голубой маны. «Появление». За этим словом маячило другое, более глубокое и древнее, устаревшее во вселенной мертвых. «Рождение». Никто никогда не рождался на Орке. Не знал детства или взросления. Не старел, не умирал. Они появлялись. Выходили из инкубатора полностью сформированными, как боги.

Сол знал слово «ребенок», но с ужасом осознал, что перестал понимать его смысл. Пустота, вакуум. Как много вещей развоплотились в мире, который он сам придумал!

По морю, по воздуху. Обмен стихиями. Ялик Сола Гурски оказался готов одновременно с тем, как текторы человека-амфибии превратили его подкожный жировой слой в машину для полета. Сол следил, как он кружится в воздухе, удаляясь на юг, пока лодка несла их с Леньей по зыбучей поверхности моря к острову памяти.

Мы живем вечно, трансформируем себя, миры, солнечные системы, путешествуем через межзвездное пространство, бросаем вызов времени и отрицаем смерть, но единственное, что мы не можем воссоздать – это память; такие мысли одолевали Сола в пути. Морские птицы слетались к ялику, надеясь утолить голод. Чего только не отбросишь на ходу. Мы не в силах восстановить воспоминания, поэтому их храним, и в какой-то момент жизнь становится такой насыщенной, что память перехлестывает за край, испаряется. Пятьсот отцов многое пережили, и им пришлось не раз избавляться от воспоминаний.