При этом Москва хотела казаться великодушной. «Нота Сталина» 1952 года до сих пор вызывает споры с политической и научной точек зрения[174]
. Она предлагала всей Германии, в случае её готовности к переговорам, вернуться в мировое сообщество в качестве полноправного его субъекта и обещала политическое единство: «Германия восстанавливается как единое государство. Тем самым кладётся конец расколу Германии, и единая Германия получает возможность развиваться в качестве независимого, демократического и миролюбивого государства». Предполагалось в течение года вывести из Германии вооружённые силы оккупирующих держав, предоставить всей Германии демократические права, обеспечить свободную деятельность демократических партий и организаций, свободу деятельности для бывших нацистских элит, за исключением тех, кто отбывает наказание по суду, но запретить при этом антидемократическую и несущую угрозу миру деятельность. Рассматривалось даже воссоздание и вооружение немецкой армии. Единственным условием, наряду с демократической и пацифистской ориентацией государства, было следующее: «Германия обязуется не вступать в какие-либо коалиции и военные союзы, направленные против любой державы, принимавшей участие своими вооружёнными силами в войне против Германии»[175].По сути дела, это предложение не имело себе равных. Но Запад, в первую очередь К. Аденауэр, не был готов пойти на такой шаг, и даже не попытался выяснить, насколько серьёзны были намерения советской стороны и как далеко было готово пойти другое немецкое государство на пути к тому, чтобы дать согласие на своё упразднение. Сегодня серьёзность намерений Сталина обсуждается преимущественно в контексте холодной войны и её значения для последующих десятилетий, и именно эту серьёзность и подвергают сомнению. Но никто не попытался в ней удостовериться или же её подвергнуть здравому анализу. Аденауэровская политика силы способствовала тому, что объединение состоялось. Существование иных путей, кроме тех, которые привели к объединению Германии в 1989–1990 годах, не вызывает сомнений. Однако объединение произошло на условиях Запада и без каких-либо компромиссов.
1952 год ещё раз подтвердил, что ГДР была в высшей степени зависима от советской власти. Когда страна прекратила своё существование, некогда ближайшее доверенное лицо советской власти посол Пётр Абрасимов резко и метко прокомментировал это событие: «Строго говоря, ГДР можно сравнить с гомункулом из советской реторты. Наше влияние было беспримерным. Почти половина товарооборота ГДР приходилась на СССР. Без наших нефти и газа, металла и хлопка ГДР и года не смогла бы просуществовать. В ГДР находилось остриё ударного клина советской армии. Консультанты из КГБ, а их было более чем достаточно, присматривали за своими коллегами. Бдительно следили также за Национальной народной армией – консультанты из СССР были повсюду, даже среди командиров дивизий»[176]
.За закрытыми дверями официальные лица ГДР иногда называли Абрасимова «правящим послом». Он метко описал отношения между ГДР и «старшим братом», однако упустил из виду, что у «младшего брата» в этих отношениях тоже были свои интересы. СЕПГ и её сторонники стремились к созданию социалистического немецкого государства. После первых предупредительных сигналов, прозвучавших в 1945 году, им стало ясно, что присутствие советских «друзей», готовых идти на риск ради блага СЕПГ, необходимо. В 1953 и 1961 годах советские танки спасали власть СЕПГ, а поставки советских товаров и кредиты позволяли союзникам СССР сглаживать худшие последствия кризисов.
Однако справедливости ради следует отметить, что некоторые недостатки социализма в ГДР в меньшей степени являются следствием уступчивого характера немецких товарищей, и в большей – самонадеянности и недальновидности советских партнёров. Это касается как уже упомянутой оккупационной политики с её практикой демонтажа системы государственного управления, так и грубого поведения советских солдат непосредственно после освобождения, на что уже сетовал Геррнштадт. Не раз случалось, что солдаты «теряли самообладание» и насиловали немецких женщин и девушек. Впрочем, как показала в своём исследовании, опубликованном в 2015 году, историк Мириам Гебхардт, подобное происходило и в западных оккупационных зонах (за это заявление она подверглась критике со стороны прессы и своих коллег). Верно и то, что советское руководство и командиры на местах, как правило, беспощадно наказывали провинившихся в чём-либо солдат, вплоть до вынесения смертных приговоров.