ГДР поставляла машины и оборудование для химического производства, металлорежущие станки, станки и оборудование для обработки пластмасс и эластомеров, станки и оборудование для текстильной, швейной и кожевенной промышленности, морские и каботажные суда, рыболовные суда, сельскохозяйственную технику и тракторы, подъёмно-транспортное оборудование, кабели и провода, ЭВМ, бухгалтерские и фактурно-счётные машины, счётные автоматы и устройства ввода данных, пишущие машинки, мебель и обивочные материалы и прочее. За это она получала каменный уголь, кокс, нефть, газ, ру́ды чёрных металлов, конструкционную сталь, рельсы и комплектующие, тонкую и толстую листовую сталь, энергооборудование и рельсовый транспорт, грузовые автомобили, тракторы, электротехнические и электронные изделия, пиломатериалы, целлюлозу и т. п. Дисбаланс таких торговых отношений очевиден. Советский Союз оставался экспортёром сырья, поставлял полуфабрикаты и отдельные виды техники, в то время как ГДР завозила в СССР узкоспециализированные станки и, что также важно, потребительскую продукцию. Анализ направлений развития показывает, что помимо объёма, исчисленного в стоимостном выражении, изменились внешнеторговые балансы обоих государств, поскольку высокотехнологичную продукцию приходилось ввозить откуда-то ещё, в основном из стран Запада[181]
.Историческая правда заключается в том, что ГДР в лице СЕПГ всегда считала себя верным и надёжным партнёром Советского Союза и старалась выполнять все его предписания. Это относится и к роли двух первых лиц в истории взаимоотношений двух стран – Вальтера Ульбрихта и Эриха Хонеккера. Оба они, каждый на своей должности, явились доказательством того, что ГДР, которая при всей своей преданности Москве не хотела стать ещё одной советской республикой, приходилось отстаивать свои интересы, а Москва далеко не всегда понимала проблемы как самой республики, так и её общества. Ульбрихт почувствовал это, когда предложил проект фундаментальной реформы, новую экономическую систему, предполагающую модернизацию реального социализма путём увеличения рынка, расширения области применения сдельной системы оплаты труда, повышения личной ответственности и личного интереса предприятий. Москва не поняла его намерений и заботилась лишь о верховенстве коммунистической партии. В узком кругу руководства партии нашлись товарищи, которые на фоне кризиса 1968 года и ввода войск стран Варшавского договора в Чехословакию донесли на своего шефа в Москву и поспособствовали его падению. Успешный представитель этой фронды, Хонеккер, вскоре сам на себе испытал, насколько широкий простор для деятельности предоставляется в советской сфере влияния. Как и его предшественник, он вынужден был усвоить, что даже если на московских светофорах загорелся зелёный свет, немецким товарищам следует по возможности придерживаться правил преимущества в движении. Правила эти были недвусмысленными: инициатива в диалоге с другим немецким государством тоже должна исходить от Москвы, а не от ГДР. Генерального секретаря могли вызвать в Москву и заставить его надолго забыть о своих планах поездки в Бонн.
Советское присутствие в Германии преследовало две цели. В первую очередь, советская армия защищала линию своего максимального продвижения вглубь Европы. Она противостояла сильнейшей группировке враждебного военного блока. Как и его конкурент (США), Советский Союз находился в поисках тех немцев, которые примут его сторону и возьмут на себя эту оборонительную задачу. Вторая цель напрямую связана с первой. Триумф советской армии позволил экспортировать общественную модель Советского Союза, понимаемую как социализм. Лишь при ближайшем рассмотрении коммунисты, в первую очередь те из них, которые были менее идеологически предвзяты, обнаружили слабые места советского варианта общества социального равенства, справедливости, благополучия и демократии, равно как и то, что это был не их собственный национальный путь, а обобщение советского опыта, включавшего в себя, среди прочего, существенные недостатки, деформацию, преступления.
Говоря об оккупации Германии и роли оккупационных держав, нельзя не думать о целях, для которых были созданы два немецких государства, их способах борьбы с фашистским наследием и различных путях создания демократического общества. Современную точку зрения на этот вопрос ёмко сформулировал протестантский богослов Фридрих Шорлеммер: «Когда мы сегодня […] говорим о ГДР, то нам в голову не приходит обычно ничего другого, кроме стены, “Штази” и власти СЕПГ. (Видимая) стена уничтожена, СЕПГ исчезла, остались только акты “Штази”. О них вспоминают почти ежедневно и демонстрируют как жуткое наследие».