Немецкая русофобия и её причины. Философия, история, политология

Своеволие советских властей, под преследования которых попадали не только нацисты, и отказ от узаконения нового порядка на востоке Германии путём выборов (после предварительных результатов выборов в ландтаги в 1946 году решено было впредь проводить выборы по единым спискам) – всё это имело решающее значение для западной Германии и её места в холодной войне, несмотря даже на крайне неубедительную победу консерватора Аденауэра на выборах в западной оккупационной зоне. Когда в 1949 году в своей инаугурационной речи перед правительством Аденауэр, с одной стороны, подчеркнул желание «жить в мире с Советской Россией», а с другой – потребовал, «чтобы и Советская Россия, и Польша оставили нам наше право и позволили нашим соотечественникам в Восточной зоне и в подконтрольной им части Берлина жить в условиях свободы, той жизнью, которая соответствует немецким традициям, воспитанию, убеждениям»[189], это звучало более чем в немецком духе. В то же время он не позволил усомниться в том, что молодая Федеративная Республика Германия приняла решение в пользу определённого политического устройства (как известно, Аденауэр был избран большинством в один голос, который он отдал за себя сам).

Он не произнёс сло́ва «социализм», но конкретизировал то, о чём прежде говорил в общих чертах: «Политика Экономического совета во Франкфурте-на-Майне, вопрос выбора между “социально-ориентированной рыночной экономикой” и “плановой экономикой” настолько сильно влияли на наш режим, что было невозможно отказаться от программы, предложенной большинством членов экономического совета. Вопрос выбора между “плановой экономикой” и “социально-ориентированной рыночной экономикой” играл во время избирательной кампании первостепенную роль. Убедительное большинство немецкого народа выступило против “плановой экономики” […] (Возмущение со стороны левых) Коалиция между партиями, которые отвергли плановую экономику, и теми, что её одобрили, фактически противоречила бы волеизъявлению большинства избирателей»[190].

Таким образом, государственное образование на востоке, безусловно, было помехой, поскольку «возникло лишь по приказу правительства Советской России и при участии небольшой группы преданных ему немцев»[191]. Размышлять о том, почему эти «преданные Москве немцы» обрели возможность утвердиться у власти, разумеется, не входило в задачу Аденауэра и Бонна. Но утверждения восточного порядка недемократическим путём было достаточно, чтобы Бонн обрёл уверенность в том, что этот выбор противоречит волеизъявлению восточных немцев. Забыты были выборы в 1946 году[192], которые хотя и не были триумфальными для СЕПГ, но придали ей необходимый политический вес и привели к созданию в рамках общественной организации «Национальный фронт ГДР» Немецкого народного совета. Впрочем, и он далеко не во всём обладал свободой действий.

В период холодной войны, официальное начало которой пришлось на 1946 год, антисоветская и антигэдээровская позиция обеспечивала определённое место в западном сообществе, о создании которого ещё в 1947 году мечтал президент США Гарри С. Трумэн. Это сообщество основывалось на единых ценностях и предполагало не только индивидуальные свободы, но свободу капитала: «Есть одна вещь, которую американцы ставят даже превыше мира. Это свобода. Свобода вероисповедания, свобода слова, свобода предпринимательской деятельности. Есть причина тому, что две первые из перечисленных свобод родственны третьей. Исторически свобода вероисповедания и свобода слова чаще всего была в тех обществах, которые в значительной мере предоставляли частным предприятиям свободу. Свобода процветала там, где власть была раздроблена. И свобода ослабевала там, где власть была слишком централизованной. Поэтому наше почитание свободы предпринимательской деятельности в Соединённых Штатах имеет более глубокие корни, чем стремление защищать прибыль, извлечённую из собственности. Почитание свободы предпринимательской деятельности – важная составляющая нашего американского менталитета»[193].