Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания

Тем самым была создана прочная основа для всей хлопчатобумажной промышленности и в Москве получила развитие мощная торговля с быстрым – часто в течение недели – осуществлением сделок: прядильщик, чтобы гарантировать себе хороший заработок, обеспечивал себя хлопком, ткач – пряжей, красильщик и набойщик – миткалем.

Нашей торговле пряжей кноповская тактика тоже давала надежную базу, хотя здесь речь шла о других сортах. Могу смело сказать, что я со слабоскрученной уточной пряжей и нитками, необходимыми для кумачовых красилен, делал то же, что и Кноп, хотя и в гораздо меньших масштабах: с двумя избранными прядильщиками я «делал» соответствующую цену на определенные периоды поставки, которую затем наши конкуренты принимали как данность.

Наша торговля охватывала, помимо уже упомянутых 50 000 пудов кумача, около 15 000 пудов цветной пряжи и 20 000 пудов пряжи. Предназначенные также для крестьянского ассортимента определенные виды цветной пряжи мы красили у третьих лиц. Краски были довольно уродливыми: неестественный, производимый посредством экстракта красильного дерева голубой цвет, имитирующий индиго, резкий, аляповатый желтый и неестественный, крашенный бензопурпурином красный, пользовавшийся особым спросом в Центральной Азии.

К сожалению, позже я счел необходимым начать свое цветное крашение.

Нашими нижегородскими покупателями были волжане и уральцы, немецкие колонисты со Средней Волги и купцы из Центральной Азии.

Если не считать нашего главного покупателя, Пермякова из Казани, сочетавшего современные повадки с азиатской хитростью, волжане и особенно уральцы были типичными представителями старообрядческой России. Деловую часть встречи предваряло торжественное чаепитие и подробное обсуждение семейных дел покупателей. Прежде чем речь заходила о новых ценах и объемах закупок, оплачивался вексель, выданный в прошлом году до Нижегородской ярмарки. Исполненный купеческой важности клиент расстегивал кафтан и доставал бумажник со сторублевыми банкнотами или – в случае особой осторожности клиента – снимал сапоги, обнажая свои неаппетитные конечности, и извлекал из портянок спрятанные в них капиталы. Исходивший от банкнот запах красноречиво свидетельствовал о том, что их владелец провел в дороге две или три недели, не снимая обуви.

После этого начиналась забавная борьба – не по поводу новых цен, а за маленькую скидку с суммы долга, доставлявшую клиенту особое удовлетворение. Забавной эта – с нашей стороны симулируемая – борьба была по двум причинам: узких границ, в которых колебался размер скидки, и сознания того, что лишь этот предварительный торг из‐за смехотворных сумм мог доставить нашему клиенту подлинное, глубокое удовлетворение достигнутым результатом. Если ему в конце концов удавалось выторговать у нашего Лопатина, например, 25–30 рублей с указанной в векселе суммы 20 000 рублей, он был вполне доволен и заключал – уже не торгуясь по поводу новых цен – новую сделку по нашим «нижегородским ценам».

Наконец, крупные нижегородские покупатели по старинной традиции претендовали на угощение в трактире. Однако были и такие, которые, получив приглашение, предпочитали «сухой» эквивалент такого угощения, то есть 50–150 рублей наличными (в зависимости от значимости клиента).

Особый тип людей представляли собой волжские немцы-колонисты, покупавшие кумачовую пряжу (№ 40) для своего ручного ткацкого производства, неповоротливые, честные, трудолюбивые крестьяне, многие из которых добились достатка ткачеством и мельничным делом.

Эти колонисты поселились в Саратовской и Самарской губерниях при Екатерине Великой (маленькой ангальтской принцессе, которая сделала для европеизации России больше, чем любой другой монарх) и, несмотря на все сложности своей жизни, сумели сохранить родной немецкий язык и немецкий национальный характер. Даже сегодня можно по их произношению определить родину их предков – Пфальц, или Швабию, или Нижний Рейн. Однако им не хватало притока свежей крови. Поэтому в их внешности отчетливо видны признаки вырождения, объясняющегося близкородственными браками.

Я имел дело главным образом с Андреасом Шмидтом302, славным, умным малым, у которого была мельница и закупки пряжи которого имели решающее значение для его соотечественников.

Совершенно другой мир представляли наши покупатели из Центральной Азии: сарты-магометане303 из Ферганы, бухарские евреи (одевавшиеся как сарты) и хивинцы. Им мы продавали главным образом кумачовую пряжу с прядильных машин непрерывного действия (C № 32).

Лишь один из этих азиатских покупателей изъявлял желание принимать меня у себя. Это был крупнейший хивинский торговец мануфактурным товаром, владелец овечьих стад и спекулянт, который одновременно был своего рода министром финансов хана. Жил он в так называемом татарском квартале на территории ярмарочного города в огромном квадратном караван-сарае, во дворе которого стояла мечеть.