Немка

В нашей школе, где мы ежедневно встречались, был один-единственный справочник — Высшие учебные заведения Российской Федерации. Мы записывались в очередь, чтобы получить эту книгу и записать адреса. Я тоже записалась, хотя знала, что мне нельзя будет учиться ни в одном из институтов. Я записала адрес Барнаульского пединститута, потом полистала еще и шутки ради записала адрес одного из Московских театральных училищ, т. к. ни в одном другом городе РСФСР в те годы не было такого. Это было училище им. Щукина при театре им. Вахтангова. Теперь я засомневалась, а как на это отреагирует спец. комендатура, если вдруг я получу приглашение? Недолго поколебавшись, я написала. Знала ведь, что нельзя мне туда, но хотелось узнать, что мне ответят. Ответ пришел неожиданно быстро. «Условия приёма» мне показались трудными и строгими, но в вежливой форме мне рекомендовали как можно скорее приехать и привезти с собой необходимые документы — время до вступительных экзаменов ограничено.

Когда я писала в училище, мы еще не получали аттестаты зрелости, их вручили нам только на выпускном вечере. Выпускной вечер прошел без того, чтобы в памяти осталось что-либо интересное… разве только это: за неимением в магазине обуви, я на своих тапочках затянула большие дыры густой сетью из толстых чёрных ниток — заштопала их, и только на заре заметила, что эти сети полностью протерты.

А теперь у меня есть аттестат и приглашение на приемные экзамены в Москве, зато нет обуви, чтобы пойти в НКВД в Родино. Конечно, я не была уверена, что сдам экзамен в театральное училище, скорее, я была уверена, что не справлюсь… Но мне было бы лучше, приятнее не справиться с экзаменом, чем быть не принятой, потому что я немка.

Элла пыталась меня отговорить от посещения НКВД, но я настояла на своём. Тогда она дала мне денег, чтобы я купила в воскресенье на базаре в Родино туфли.

В старых широко растоптанных полуботинках Эллы или бабушки Лизы, в своем красивом платье я явилась в комендатуру. Там было специальное окошко для нас, немцев-переселенцев, в которое можно постучать, оно открывалось, и ты мог отметиться о прибытии или отбытии. Зимой при больших морозах окно не открывали, кивком головы мне давали знать, что меня отметили, а взмахом руки — что можно идти. Если нужна моя подпись, можно было войти туда, или подавали лист на какой-нибудь твёрдой книге для подписи. В этот раз окно было широко раскрыто — была середина лета. За столом сидели двое молодых мужчин. Я поздоровалась.

«Ты пришла в районо?» — спросил один. «Я только хотела спросить, как написать заявление, я получила приглашение для сдачи вступительных экзаменов». — «Куда?» — «В Москву». Они посмотрели друг на друга. «В Москву тебе нельзя», — сказал второй чётко и твёрдо. Точно такого ответа я ожидала. И всё-таки меня пронзила боль, которую я не должна была показывать, её надо было скрыть.

«Вообще нельзя?» — спросила я почти дерзко. «Вообще нет», — раздалось коротко и решительно. «Тогда… тогда я поеду без разрешения», — бессовестно лгала я. Надо же мне было как-то скрыть лёгкую дрожь и подступающие слёзы. Они смотрели на меня в упор. «Так же, как многие в стране разъезжают… по-чёрному, на крышах товарных вагонов…»

Один из них встал: «Довольно! Если хочешь на двадцать лет за решетку со строгим режимом, пожалуйста! Проблем нет!» Как будто судья произнёс приговор, чтобы я знала, на что мне ориентировать свою жизнь…

Как всегда дружелюбно встретила меня Саша, она спросила, была ли я уже в районо, если нет, то надо сразу идти, только сначала следует написать заявление. Меня удивило, что и Саша знала о моем назначении учительницей немецкого языка, а я еще не знала. Под её диктовку я написала заявление и принесла его заведующему районо, тов. Пряничникову. Он был супругом нашей преподавательницы химии и отцом моего одноклассника. Он улыбнулся мне приветливо и предложил сесть. Уже якобы решено, что я буду работать учительницей немецкого языка, только еще не выяснено, какая из семилетних школ района может мне больше учебных часов предложить. Когда я совсем робко спросила об отношении к этому комендатуры, он ответил, что с комендатурой уже всё согласовано. Еще он спросил, какое село в районе я бы сама выбрала для будущей моей работы. Я ответила: «Я знаю только одно село — Степной Кучук, остальные мне незнакомы». Он понимающе кивнул и сказал, чтобы я пришла через неделю.