Немного о любви. Сборник

Она жила почти на конце главной улицы местечка (таков был статус населённого пункта), недалеко от местного кладбища. Оно было очень живописное, сюда люди приходили даже просто погулять. Но про него ходили всякие небылицы, типа того, что в полночь, когда филин проухает пять раз… Так вот. Зная её гордый и независимый нрав, друзья подначили её: "А слабо тебе одной в полночь пройти насквозь всё кладбище?" Публично сознаться в трусости? – Ну, уж нет! И они поспорили, что она пройдёт туда и обратно, и договорились, что ребята скрытно будут наблюдать с двух сторон кладбища поодаль от него.

И вот наступил поздний вечер. Сделав вид, что она отправляется спать на сеновал, она незаметно выскользнула со двора и пошла в сторону кладбища. Нигде не было ни огонька. И тишина. Вышла за околицу, миновала луг и кусты и приблизилась к погосту. Конечно же, ей было немного не по себе, она хорохорилась, когда говорила, что ей нипочём пройти кладбище в полночь. Но делать нечего. Подождав пару минут, она глубоко вдохнула и вошла в ворота. Сердце ёкало. Августовские ночи очень тёмные. Она, сбившись с тропинки, шла наугад, натыкаясь на оградки, шарахаясь от крестов и памятников. Когда она была где-то на середине пути – заухал филин. Замерев, она начала считать. Потом рассердилась на себя: что за глупости, это всё выдумки. Но вот наступила полнейшая тишина. Немного успокоившись, она двинулась дальше. И вдруг в кромешной тьме, в оглушающей тишине раздался пронзительный свист. Она инстинктивно бросилась бежать, но со всех сторон раздавались свист и треск, вспыхивали непонятные огоньки. Она бежала, шарахаясь в стороны ото всего подозрительного, до тех пор, пока не ударилась лбом обо что-то.

Послышался вскрик, затем его голос: "Ты?! Ты что здесь делаешь?". – " А ты?". Он обнял её, дрожащую то ли от холода и сырости (уже ночи были холодные, да и роса пала), то ли от волнения, и затем внезапно поцеловал её. От неожиданности и возмущения она залепила ему пощёчину, но он не отпустил её, а снова поцеловал, уже долгим поцелуем. Ноги у неё стали ватными, в голове поплыло, кровь прилила к щекам, и её стало натурально колотить. Его губы… о! – они были такие мягкие, нежные и в то же время властные. Она уже не могла противиться его поцелуям, и он целовал её всё жарче, всё настойчивей, пока у неё не распухли губы и она не застонала. Он тихонько увлёк её на скамеечку возле чьей-то могилки, они сели, и он долго гладил её по голове, целовал, как бы невзначай ласкал груди. Она не сопротивлялась. Она понимала, что должна встать и уйти, но не могла заставить себя. Потом ничего не говоря они вышли с кладбища и пошли к росстани¹.

Вскоре их догнали товарищи и, хихикая и подкалывая их, признались, что они поспорили точно так же с ним, как и с ней. А непонятные огни они организовали, светя фонариками сквозь рубашки. Не смея поднять глаз от стыда, думая, что все видят её распухшие губы, что друзья всё видели и всё про них знают, она крикнула им "Дураки!" и рванулась в сторону дома. Тихонько проникнув в пуньку², залезла в душистое сено, и, глядя сквозь щели в крыше на небо, которое вдруг очистилось и высыпало звёздами, лежала до утра, не в силах заснуть, трогая губы и чувствуя в себе что-то необъяснимое. Так хорошо ей ещё не было никогда…

Господи! Что это она поплыла в те далёкие годы, к чему бы это? Если позволить себе вспоминать все, что было…

Да, она лежала сейчас, много лет спустя, и ощущала в себе – она только сейчас это поняла – любовь. В ней жила любовь, как сказал бы один мой знакомый, немотивированная. То есть любовь без объекта любви. Она как лучинка то еле теплилась, то вспыхивала ярким пламенем и притухала. Всё зависело от того, что попадало в пламя, какая, если так можно выразиться, горючая среда. Бывало, она разгоралась так жарко, чуть не сгорая дотла, а бывало – чуть тлела, загнав весь жар внутрь. Она вдруг подумала, что далеко не молода и хватит ли времени для настоящего пожара? Что, если ей не встретится тот, для кого целую жизнь горит этот огонёк? И что если считать любовь чем-то живым, то что же будет, когда её не станет?

Такие мысли медленно ворочались в её полусонном мозгу, ничуть не отражаясь на её чувственном состоянии, которое сегодня непонятно почему и несмотря ни на что, было необъяснимо сладостным.

Под утро дождь стал стихать. Она заснула. А когда проснулась – не сразу поняла, что в ней изменилось. Наверное, её любовь ещё спит. Она вышла в сад. Ласковые солнечные лучики играли с капельками влаги на еще не просохшей траве. "Ну и травища вымахала. Надо косить". И вдруг, совершенно не прошенная, в её голове промелькнула мысль о том, что когда она девочкой ездила с ребятами в ночное и работала с дедом на сенокосе, трава была выше и зеленей. Как давно это было…

Переболеешь словно корью…

Переболеешь, словно корью,

Своей ненужною любовью.

Затем ветрянки срок настанет

И скарлатины, может быть.

И лишь когда душа устанет

От непонятности исканий

И успокоится собою —

Тогда лишь только станешь жить,

И чувства обретут понятья.