Немного удачи

Но ей доставляло удовольствие препираться по-немецки, пусть даже о таком серьезном деле. Все серьезные споры в семье велись на немецком, и так было всегда. Нередко Элоиза с Розанной и братьями плохо понимали, что говорят родители и бабка с дедом. Это означало, что они годами совершенствовали свой немецкий, отчасти чтобы подслушивать, а отчасти чтобы возражать. То и дело то один ребенок, то другой заставал бабушку Мэри и Ому врасплох, вставляя словцо, когда его не спрашивали. В Чикаго Элоиза поинтересовалась у товарищей по партии, чьи родители были американцами в первом или втором поколении, как обстояли дела в их семьях, и оказалось, что почти во всех случаях так же. Только родные Юлиуса ругались и на идише, и на английском, но на идише они выясняли семейные дела, а по-английски спорили о политике и религии. Находясь в безопасности в Айове, пока Юлиус был в Торонто, Элоиза думала, что в этом источник их конфликтов – их общим языком был английский, и Юлиус никогда не мог успокоиться до тех пор, пока она не сдастся, а ее это, конечно же, приводило в бешенство.

Той ночью, уложив Розу спать, она сидела у своего старого окна. Западный горизонт расстилался далеко-далеко-далеко, а над ним сияла едва заметная бледная полоска, словно край стального листа. Над ним начинала проявляться галерея звезд, глубокая, широкая и яркая, какую никогда не увидишь в Чикаго, даже над серединой озера. За спиной у Элоизы дыхание Розы стало ровнее, и девочка заснула. Элоиза повернулась и посмотрела на нее. Ей было восемь. Элоиза не верила во Фрейда – на самом деле все это буржуазная чепуха. Но в этот момент она задумалась, могла ли Роза вообще достучаться до своих родителей. Ведь не обязательно иметь эдипов комплекс, не так ли? Не обязательно хотеть убить мать и выйти замуж за отца. Но, наверное, иногда хочется как-нибудь привлечь их внимание.

Как обычно, летом Фрэнк почти не бывал дома. Профессор Калхейн считал, что они добились результата, – ну… или почти добились. Они опробовали полученный ими в июне порох, и он почти не окрасил дуло ружья. Профессор Калхейн схватил Фрэнка за руку и с силой пожал ее, поблагодарив от всей души за то, что он продержался с ним еще год. Ружья утратили новизну, но Фрэнк заботливо чистил их, и на дуле не было заметно почти никакого износа. Главным было воспроизвести именно ту порцию пороха. Фрэнк должен был отслеживать характеристику угля – насколько старыми были стебли, какого сорта и так далее, и селитры – коровий навоз, а чем питались те коровы? В Университете штата Айова это было возможно, равно как и сделать анализ почвы с поля, где росла кукуруза. Возможно, но трудоемко. Так что он не поехал с Хильди в Декору, чтобы познакомиться с ее родителями, и не повез ее в Ашертон. Впрочем, он признался ей в любви. Хильди считала, что одно естественным образом ведет к другому, но Фрэнк с этим не соглашался. И все же Хильди нашла возможность остаться в Эймсе. Она устроилась на работу няней к жене профессора с кафедры физики, которая родила девочку; ее другим детям было всего два с половиной и четыре года. Забот у женщины было по горло, но она жила в большом доме и платила Хильди десять долларов в неделю, а также предоставила в ее распоряжение комнату на третьем этаже. «Она как будто совсем не думала», – заметила Хильди, хотя малыши ей понравились. Ее выходной совпал с выходным Фрэнка, и они поехали на автобусе в бассейн «Карр». Фрэнку нравилось плавать кругами, а Хильди иногда прыгала с доски. Она умела сгруппироваться в прыжке и делать сальто назад. Окружающие не могли отвести от нее глаз. Она была очень красивой, и Фрэнк, возможно, действительно ее любил.

Он не вспомнил о том, что Юнис так и не прислала ему фотографии Лоуренса, пока не увидел ее в столовой в первый день осенней четверти. Он как раз доедал поздний завтрак и поднял голову. Помещение оживленно бурлило, повсюду раздавались приветствия и обсуждались новости. Его взгляд оказался прикован к ней, а она повернулась к нему. Они пристально смотрели друг на друга, но как будто вовсе друг друга не узнавали. Такое впечатление, что он глядел ей в затылок, а она – ему.

В следующий раз он увидел ее на вечеринке общества «Сигма Ню». Джек Смит состоял в «Сигма Ню» и почему-то любил приглашать Фрэнка на вечеринки, возможно, просто чтобы посмотреть, что Фрэнк наденет. Не сказать, что Фрэнк что-то унаследовал от Лоуренса, но у него было два пиджака, которые Лоуренс помог ему выбрать на барахолке, три пары обуви (ему особенно нравилось, когда другие их разглядывали) и четыре галстука. Зато теперь он знал, где раздобыть стильную одежду и лучшие товары, потому что Лоуренс обожал выглядеть стильно. После общения с Лоуренсом Фрэнк даже понимал, как нужно носить шляпу, знал разницу между федорой и панамой. У него была и та и другая. Впрочем, на вечеринки он их не надевал.