— Да много чего. Вот татуировка, например. Как будто татуировщика спугнули. Мальчик еще был жив, когда татуировку делали. Его подвесили за запястья, в наручниках, но не высоко. Мальчишка стоял на коленях, пока татуировщик работал.
Что.
— Подвесили за наручники?
— Ага. Или держали. Но тогда работали бы два человека.
Пат. Наручники. Помойка.
Я поморгал, пытаясь прийти в себя.
Мэривэн накрыла труп Роберта простыней.
— Еще кое-что. Ты ведь знаешь свойства крония?
— Наркогенные? Конечно, кто об этом не знает.
Мэривэн нахмурилась:
— Мальчик в подростковом возрасте. Как бы получше выразиться…
Она замялась.
— Что такое, Мэривэн?
— На одежде мальчика я нашла следы спермы. Проще говоря, ему мастурбировали.
Засыпали в рот и глазницы кроний и мастурбировали. Он умер на пике наслаждения.
— Фу.
— Вот и я также отреагировала, как поняла.
— Смерть как наслаждение?
— Похоже на то. Переход из наслаждения к смерти. Кому-то нравилось всё это делать.
— Следов насилия нет?
— Вот именно, что нет. Сперма принадлежит самому мальчику. А так — мальчик нетронут.
— Какой холодный и безжалостный ум до такого додумался…
— И до крайности извращенный, — Мэривэн поправила простыню, — Что там Ван Мэй?
— Ничего. Я пока ничего не придумал.
— Ну так думай быстрее.
— Легко тебе говорить. Что я могу дать Ван Мэю такое, чего бы он сам не знал? Джон взвалил на меня готовку сего блюда, но повар из меня никудышный.
— Я думаю, ты что-нибудь придумаешь, — Мэривэн хлопнула в ладоши, выключая свет, — Пойдем, чаю выпьем с шоколадкой.
Я покачал головой:
— У меня что-то нет аппетита.
Мэривэн усмехнулась:
— Ну как хочешь. Мне больше достанется.
— Я не в обиде. Я пойду?
— Будь осторожен, не вляпайся во что-нибудь.
Уже, Мэривэн. Уже успел.
***
Клуб «Колодец» — огромное помещение, с рингом и окружающим залом на тысячу мест, и вип-комнатами с голодисплеями. Если вы не хотите тереться в потной толпе, то можете заказать столик в такой комнате и наслаждаться боем без лишних криков, локтей, волос и пинков. Но до «Колодца» надо было еще добраться. Он находился в шахте полуразрушенного метро, от метро вело еще два глубоко проложенных эскалатора. Самые что ни на есть подпольные бои. Дальше некуда.
Я выполз у нужной станции бывшего метро, раскрыл створки дверей и принялся спускаться по подсвеченному стрекотавшими лампами эскалатору. Летиция исправно проверяла эскалаторы, от их работы зависела посещаемость «Колодца». От посещаемости зависела выручка. Всё просто.
Спуск к «Колодцу» всегда меня немного пугал. В детстве мы почти всё метро вчетвером пролазали: мы с Дереком, Пат и Летиция. Четверка не разлей вода. Айви была намного старше нас, а тогда, в детстве, вообще на целую вечность — десять лет, и смотрела на наши игры как на малолетнее бесиво. Правильно, зачем ей, такой умудренной опытом, крыши, подвалы, полуразрушенное метро. К нашим пятнадцати, правда, когда мы открыли для себя алкоголь, Айви к нам присоединилась. Мне кажется, дабы мы не натворили дел, ей это наказали взрослые. Обычно мы пили, расположившись на паре сваленных друг напротив друга бревен, на задворках школы. Пили, что придется: какие-то мутные настойки, редко хороший вискарь, бабкину порошковую водку, мерзкое пиво из рыгаловки по соседству, которое продавали всем, кому ни попадя. Айви обычно цедила апельсиновый сок и щурилась за солнцезащитными очками. На ней был серый плащ, волосы она убирала в высокий хвост, и красила губы алой помадой. Ледяная, красивая, опасная. Мы не знали, почему она приехала именно в Бёрн-Сити, почему осталась учить малолетних раздолбаев. У нее не было друзей, врагов тоже не было. Она была выше всех, на уровне неба, и его холодных ангелов. И мы все, как один, были в нее влюблены. Не удивлюсь, если и ангелы были в нее влюблены тоже.
Не люблю метро без людей, оно меня пугает. Местное метро уже давно используется в виде входов в увеселительные заведения. У Пата в метро есть ресторан, столики прямо на рельсах. Сидишь, жуешь кусок инопланетной рыбы, а в лопатки тебе подсвечивает огнями семафор, и где-то вдали гудит призрачный поезд.
Что-то неромантично. Хотя для него может и романтично, он и ресторан-то открыл из-за ностальгии по нашему общему детству, по прогулкам, пьянкам, смеху, разбитым пальцам и коленям.