Немного зло и горько о любви

Я – простая девушка, я пошла бы за таким, как коза на веревочке, для виду строптиво цокая копытцами и топорща вызолоченные рожки.

– Я думала, девочка, на что похоже слово «Love», – Иллария чутко ощущает время, когда я вновь готова слушать, – и знаешь, я придумала себе версию, что Love произошло от «лавины». Лавина – слепая, сильная вещь. Любовь такая же. И кто выживает в ней, подобен выжившему в лавине. А Lover – это тот, кто все движется, движется в лавине, а исхода не знает… Его вовлекло в стихию, много сильнейшую его. Lover – заложник Лавины.

Впрочем, тебе, наверное, интересно, что было дальше, – легко переключается Иллария.

– Потом мы встречались в отеле. Ты осуждаешь меня, детка?

Я качаю головой, смотрю без улыбки, нет, я не осуждаю ее.

Да и кто я, чтобы судить…

– Мне все казалось, что такая любовь, как его, заслуживает места для воплощения, потому что жизнь – дым, а любовь вечна. А потом… а потом я впустила ее в дом. Дом, который не мой, не только мой.

Он – летящий в лавине – пришел, и на лице были написаны его права. «Это я должен быть здесь с тобой», – вот что там было написано. И ни одна вещь в доме виду не подавала, что этот мужчина, пахнущий, как мой покойный отец много-много взрослых лет назад, им чужой. Стены и окна, двери и зеркала принимали его, ты понимаешь ли, о чем я?

«Я понимаю, о чем ты, – думаю я, – ты устала от вины, от многолетней вины перед всем и каждым, и даже перед вещами», – и молча киваю.

– Это я очень плохо сделала, – вдруг как-то сильно волнуется Иллария, чуть пытаясь привстать со своего кресла, – этого нельзя было делать! Ни при каких условиях! Но условия – где они, – сникает она, – кто их чувствует…

А любовь – вот она, живая, нарождающаяся заново всякий раз, тыкающаяся щенком доверчиво, как ее не впустить…

Но щенок вырастает и становится волком, а он и не скрывался, это я ошибалась.

И весь мой дом оказывается в заложниках у яростного волка.

Яростно любящего волка, да, верно, но боже, как непредсказуемы волки, как долго болят следы укусов, как страшно воют они на луну…

– И кто я после этого? – спрашивает меня Иллария, впрочем, не меня – себя.

– Женщина, предавшая свой дом… самка… оборотень… мне было страшно самой себя, деточка, – продолжает она, и я слышу, слышу этот ее страх даже теперь.

– А волки… разве они думают? Приносят любовь, как роскошную добычу к твоим ногам, и делай с ней, что хочешь… но я больше не могла так жить, – Иллария словно заставляла себя говорить, – я решила: пусть волк очеловечится, если хочет. Любовь разноприродных существ невозможна, кто-то должен мутировать в природу другого.

– Я больше не могла ощущать себя самкой волка, моя природа отторгала привитую суть, рана текла гноем и сукровицей, глаза мертвели и голос гас, и яростно-нежная, неистовая, огромная, древняя любовь волка билась горячей волной о полумертвую меня, но не возрождала, не исцеляла…

и тогда волк умер. А когда проснулся – стал человеком.

– А как это проявилось? Что вы имеете в виду, когда говорите, что он стал волком?

– Он не захотел довольствоваться тем, что у него было от меня, – встречи урывками, а любовь тел только тогда, когда обстоятельства благоволят. Он захотел жениться на мне. «Ты и так моя жена! Моя!» – стонал он.

– Но я была замужем, деточка. О, как неотменимо я была замужем, никому не понять… Ничто на свете не могло оторвать меня от мужа, дома и семьи. Ничто. Это был один живой организм, детка. Один. Меня, физически отдельной от этого организма, не существовало. Где-то витала моя душа, да, где-то в запасном мире существовала еще одна я, принадлежащая моему lover, но взять меня в жены было решительно невозможно. И если нужно было выбирать между организмом семьи и счастьем любви, я бы выбрала семью. Ибо вне ее меня уже не было. Она была залогом моего бытия на всех остальных уровнях.

Ты понимаешь, о чем я говорю, деточка? – взглядывает на меня Иллария.

– Не очень, – я качаю головой, – то есть не очень применительно к себе. То есть я хочу сказать, что если бы я встретила такого страстного, романтичного любовника, то есть, простите, мужчину, и он захотел бы на мне жениться, то, вероятно, легко покинула бы рутинную семейную жизнь. Таких мужчин крайне мало, я имею в виду, искренне таких, а не играющих в красивую любовь.

– Ты права, деточка, таких мужчин мало. И все же, пусть ты и не понимаешь, но я – не могла. И знаешь что? Я все время жила в режиме готовности прекратить связь, обрывала ее резко, едва брезжил повод, но…

Отношения не заканчиваются волевым решением одного. Требуются две воли, а его воля не скоро еще будет готова.

Не проходило и часа, чтобы я не начинала остро ощущать его отсутствие рядом. Знаешь, когда мы даже просто стояли рядом, происходило некое волнение в окружающем воздухе. Мне так хорошо делалось с ним рядом, так близко и родно. Но, ох, когда он покушался на покой моей семьи, всякий раз я решалась БОЛЬШЕ НИКОГДА не иметь с ним дела. СОВСЕМ.