Немного зло и горько о любви

В морге на столе цвета старой алюминиевой кастрюли лежало белое в синих пятнах тело…

Очнулась на лавочке, на улице.

Я перестала разговаривать, Сережа перестал кончать. Приступал ко мне, как к станку, по нескольку раз в ночь, двигался твердым подолгу, но кончить не мог – валился бессильно в подушку…

Мне хотелось выйти во двор и открыть ставни, чтобы лежать и в окно видеть звезды.

Он подал на развод и на раздел дома.

«Поделим… будем отрывать от окон ставни, – думала я, – на его половинке окна будет ставня, а на моей – нет… это хорошо…

А еще мы поделим кирпичи и надпишем, где мои, а где – его, весь дом снаружи будет в буквах.

„С“ нарисуем синей краской, а „Д“ – красной».

Потом я уехала. В Приозерске умерла бабушка, оставив мне однокомнатную квартиру в старом доме сталинской постройки.

Комната огромная, квадратная – круглый стол посередине – красная плюшевая скатерть с желтой тяжелой бахромой из витых нитей.

«Как знамя», – подумала я, снова увидев скатерть спустя двадцать лет.

Под этим столом я сидела в детстве, пристроив позвоночник вдоль одной из ножек, мечтая заманить к себе кошку, сильно прижать к груди и замереть в сгущенной нежности. Дедушка колол щипчиками рыжие куски варенного в молоке сахара. Я объедалась им до тошноты, но остановиться не могла.

Остановиться – моя всегдашняя трудность.

Но кнопочку «STOP» я сегодня нажала.

…Какое противное слово «рыжая», совсем нейдет к той женщине из кафе…

У нее коричнево-бронзовые волосы, скорее.

Что-то у меня нынче все цвета с оттенком «металлик» – серебрянка, бронза…

Золота не хватает до полного призового комплекта, угу.

Кстати, ресницы у той женщины были золотистые. Не накрашенные, длинные, с четким изгибом. Красивая. Изысканная такая.

«Сколько тебе сейчас?» – спросила ее подруга, пухлая хорошенькая брюнетка.

«Сорок три».

На вид – лет тридцать шесть, не больше.

И у нее выкидыш случился на шестом месяце.

«Покажи фотки, где ты с пузиком», – сказала подруга.

Я услышала, как «молнию» вжикнули, шелестели бумагой, потом тихо было – видно, молча смотрели.

Потом носом зашнёркал кто-то из них. Посмотрела – подруга сидит с зареванным лицом, а та, у которой выкидыш случился, гладит ее по руке – утешает.

Я вдруг разозлилась. Она же только что рассказала, как все случилось! Кто кого утешать должен?

Сейчас. Сейчас снова услышу те её слова, нажму на «PLAY» только.

Те слова прозвучат в самом конце.

Вот их диалог:

– Помнишь, я сидела в вашей гостиной, зашел разговор о моем желании родить Арсению ребёнка? Ты спросила, не страшно ли, – я ответила, что страшно.

Представь, в тот момент я уже была беременна, только еще не знала об этом. Выяснилось вдруг, что мне совсем не страшно. Мне было… блаженно, да, именно.

Блаженно, несмотря на грядущие проблемы с вынашиванием. И проблемы с Арсением. Но всё равно – обалдеть, какое счастье! Особенно для Сени. Было бы… Он просто растекался от нежности.

И мы уточнили для себя главное: если у нас родится полноценный ребенок – это будет прекрасно, а если всё же я не смогу выносить – то мы справимся…

Но вообще, по всем ощущениям и предчувствиям, у меня все должно было быть хорошо. Я была в ладу со своим телом…

Потом мы ходили в магазины с детскими одежками, кроватками, колясками, игрушками… Я заходила в эти посольства маленьких пришельцев, трогала вещицы, запускающие душу в виражи нежности…

На Новый год я надела платье и туфельки, и Арсенька еле застегнул молнию на спине – так натянуло пузико ткань. Он заставил меня стать боком и снял в полный рост. Было смешно и счастливо…

– Скажи, Жень, – это подруга спрашивает – неужели тебе нечем было привязать к себе Арсения, кроме как ребенком? У него ж есть дети, ну пусть большие уже, но есть. Вырастил их, молодец, что не ушел от жены, пока они маленькие были. «Поступил» обоих в институт и только тогда развелся. Ну зачем ему теперь, в сорок лет, младенец?

– У Сени нет своих детей.

– Как нет? А…

– Он женился на женщине с двумя маленькими детьми, чтобы помочь ей вырастить их. И вырастил. А потом вот ушел. Там сложно все, не расскажешь, да и надо ли…

Тут долгое молчание, только тихий шум неясный.

– Прости, Жень, – это подруга-идиотка.

– Ну что ты. Я сама виновата, не рассказала тебе о нем вовремя. Он хороший, понимаешь. Я хотела, чтобы прекрасный мужчина продлил себя. Пусть мы не женаты, пусть даже никогда не будем женаты, но пусть бы у него был свой собственный ребенок. Так я думала, так хотела. И желание начало исполняться… А потом… Началось все со странной тревоги, перешедшей в апатию. Потом – боли…

Закончилось все рухнувшими надеждами. Детку мы потеряли…

Знаешь, случилось-то всего месяц назад, а кажется, что в прошлой жизни, нет, кажется, что вообще все приснилось – и то счастье до, и тот ужас после.

То, чего боялась подсознательно, то и случилось – внезапно ночью стали отходить воды. Тяжко. Было уже пять месяцев. Человечек маленький, но целая детка – душа срослась намертво и не отпускала.

– Господи, Женька…