Немного зло и горько о любви

…Номер пять – Ира, держащаяся в стороне от классной тусовки по своей воле, а не потому, что ее сторонятся, как меня. У Иры своя жизнь вне школы – в яхт-клубе, где ее папа работает тренером, а в классе она на некоторых уроках садится рядом со мной, говоря Леше «поменяемся?», и тот не возражает.

…Номер шесть – Наташа. С ней мы ездим домой после школы. На автобусе. У Наташи в шестом классе четвертый размер груди – что-то неладное с эндокринной системой. До ее здоровья одноклассникам дела нет, а грудь служит поводом для восхищенного цоканья мальчиков.

Девочки кривят рты.

Наташина мама потихоньку спекулирует одеждой.

Сама Наташа любит производить впечатление на районных пацанов: «Надеваю я джинсовый костюм, кладу в задние карманы по блоку жвачки, чтобы выглядывало и все видели, обуваю сабо и иду по улице». У Наташи выпученные глаза в коровьих ресницах и тяжелые волосы. Мне с ней не о чем говорить, ей со мной – есть о чем, то есть о ком. О себе.

…Номер семь – Вика – безнадежно некрасива, но потрясающе уверена в себе.

Природа этой уверенности мне не была ясна тогда. Сейчас я понимаю, что дело – скорее всего – было в простом земном богатстве, что стояло стеной родового достоинства за худенькой девочкой.

Однажды она позвала нескольких одноклассников к себе: «Родителей нет, поехали ко мне, музыку послушаем, у меня пластинка „Аббы“ новая».

Как я там оказалась – ума не приложу…

…Вика намазала куски батона маслом и черной икрой, сделала на всех растворимый кофе, насыпала в вазу шоколадных конфет…

Поставила пластинку.

Ребята задвигались, изображая танцы… и тут в гостиную вошел Викин папа – высокий, усатый, носатый добряк-здоровяк.

Все смотрели на папу, которого не должно было быть дома, а я смотрела в открывшуюся дверь – там Викина мама натягивала колготки… Похоже, мы помешали…

А однажды Вика предложила:

– А давайте соберемся по два рубля и купим джинсы Лешке? А потом еще соберемся по два рубля и купим Мишке? И так постепенно всем пацанам в классе купим по клевым штанам, а?

Я впала в мечтательный транс, мне запахло коммунизмом в одном отдельно взятом классе… но тут раздался писк директорской дочки:

– С какой стати?! Почему я должна на свои деньги кому-то покупать штаны? Можно подумать…

– Заткнись! – не глядя бросила Вика. – Сиди и не воняй. Но идея завяла на корню. Это был 1977 год.

…И вот я пишу приглашения на мой праздник – как видела в каком-то кино…

И мне хочется чего-то изысканного, утонченного… чтобы Карина играла на пианино, кто-то – Ира лучше – читал стихи, чтобы пили кофе из немецких крохотных чашек и ели торт мельхиоровыми ложечками, чтобы свечи…

«…Пойдем все вместе в рощу, будем жечь костер, печь картошку, – говорит мама, – возьмем мяч, устроим игры! Потом вернемся домой пить чай, я пирожков напеку, проголодаетесь – в самый раз будет».

Уныло киваю.

«…Возьмем фотоаппарат, наделаем снимков, – продолжает с воодушевлением мама, – а еще с собой семечек нажарим – я их вымою, просушу и нажарю – ребятам понравится».

Я понимаю, что возражать бесполезно, и просто смотрю, как тает моя высокая прекрасная мечта о празднике со свечами… глупая, но мечта…

…В воскресенье приходят все, кроме номера первого и главного – Саши. Он уехал на спортивные сборы на неделю. Все остальное уже не имеет значения.

Идем в рощу, мои одноклассники как-то неожиданно кучкуются возле мамы, слушают ее и слушаются, собирая ветки, разводя костер, – мама ловко раздает поручения мальчикам, легко занимает девочек какими-то приготовлениями, а я – как всегда не у дел – смотрю на куст с красными листьями и пытаюсь себе представить, что он чувствует среди «правильных» зеленых деревьев…

Да, пекли картошку, ели, пачкая щеки золой, смеялись, запивали компотом из баклажек.

Да, все с удовольствием щелкали семечки, удивляясь, какие они вкусные и лаковые.

Дома налетели на мамины пирожки с капустой, с повидлом, с картошкой…

…Утром в понедельник в школе мои вчерашние гости рассказывают одноклассникам, как было здорово, как собираются пойти в поход с моей мамой через месяц, в мае, когда в плодово-ягодном совхозе поспеет первая черешня…

«Не думала же ты, что это будет кино с тобой в главной роли… – говорю себе, – все прошло замечательно, чего еще желать? Хотелось свечей и белых цветов, нежной музыки и грустных стихов? Ну что ж… костер, картошка, беготня и смех – куда веселее…»

– Это тебе, – Ира протягивает мне тоненькую лиловую книжку, – вчера не в тон было дарить ее. Воспоминания Анн Филипп о ее муже Жераре. Знаешь такого актера?

–  Да.

– Он умирал от рака. Она знала это и держала лицо до самого конца, чтобы он ничего не знал и не боялся смерти. Это редкая книжка. Отцу кто-то привез из Таллина. Вчера было здорово, тебе повезло с мамой. Она, конечно, словно бы и не твоя мама, но все равно клевая.

– Да. Ее любят все.

– Пошли ко мне после уроков, отцу из Таллина привезли пепси-колу в бутылках и конфеты «Ассорти» в коробках. Будем стенгазету делать, пепси пить, болтать…

«Как хорошо она угадала мою вчерашнюю ноту, – думаю я, – как хорошо, что угадала…»

А другие дни рождения из детства я не помню почему-то…