Немой набат. Книга третья

— Да, Раиса Максимовна, тревожные. Мы не текущим днем живем, особое почитание военным человеком вопросов стратегии обязывает заглядывать в завтра. Но что мы видели «в завтра» год назад? — Местоимение «мы» указывало, что генерал не личным мнением делится, а говорит как бы от лица военной верхушки. — Да, Верховный главнокомандующий уделяет огромное внимание Вооруженным Силам — и по части оснащения, и с точки зрения заботы о людях. Известно, у военного человека не должно быть проблем — перед ним только задачи, которые он обязан решить. Армия наша близка к этому идеалу. Такого престижа мое поколение еще не знало. А уж если сравнить с позором девяностых... Но!.. В двадцать четвертом году предстоял транзит власти, и кто станет следующим президентом? Мы помним, как парадные расчеты маршировали по Красной площади в полевой форме, — я на себе это оскорбление испытал, — а Верховный принимал парад сидя.

— Путин на нынешнем Параде Победы тоже сидел, — не упустил возможность подколоть Степан Матвеевич. — Что вы на это скажете?

Устоев сказал четко, но так четко, что в его интонации нетрудно было распознать осудительные нотки:

— Я не вправе комментировать действия Верховного главнокомандующего... — И продолжил отвечать на вопрос Синягина: — Так вот, Иван Максимович, была тревога за 2024 год. Мы знали, как к транзиту нашей, — сделал ударение на «нашей», — власти готовятся за рубежом. Минские события — цветочки по сравнению с ягодками, которые для нас выращивали. А что армия? Последний министр обороны СССР Шапошников писал, как в ноябре 1991 года — обратите внимание на дату! — Горбачев вызвал его и сказал, цитирую дословно: «Наиболее приемлемый выход из кризиса такой. Вы, военные, берете власть в свои руки, сажаете удобное вам правительство, стабилизируете обстановку и потом уходите в сторону». Короче говоря, второй ГКЧП по наущению главного лица в государстве. Вот вам Горбачев!

— ГКЧП! А вы знаете, что в тот день «Лебединое озеро» стояло в телевизионной программе? Вот чудеса! — оповестил всех Синягин. — Извини, Петр Константинович, что перебил.

Генерал кивнул в знак принятия извинений и продолжил:

— Сегодня нечто подобное исключено, армия вне политики... Думаю, Иван Максимович, я объяснил истоки наших прошлогодних тревог. Ныне их нет. После обнуления президентских сроков Путина транзит власти отменяется. Не только военные — вся страна вздохнула с облегчением, на душе отлегло, словно гора с плеч.

Видно было, что Синягин очень доволен. Однако продолжил подначивать:

— Но крапленые карты Гейтса — доху ему на рыбьем меху! — все еще в рукаве. Как все же при помощи армии гарантировать страну от взрыва изнутри? Уж на что СССР монолитом партийным был, а взорвали... Как этих гейтсов на место поставить?

— Это вопрос не к генералитету. Могу изложить только личную гражданскую позицию.

В очередной раз над столом нависла тишина. Генерал коснулся очень глубокой темы, и его мнение интересовало всех. А Устоев снова обдумывал, что и как сказать. Начал опять неожиданно:

— Вы, Иван Максимыч, правы в том, что этот вопрос в лоб не взять, потому и зашли на него сбоку. А я зайду с другого боку. — Сделал паузу. — Повторю, это мое сугубо личное мнение... Когда будет очередной парад на Красной площади, Владимиру Владимировичу надо бы подняться на трибуну Мавзолея. Представляю, какой немыслимый вой будет за рубежом, а в наших, родных пределах и вовсе бешеный. Есть кому покричать. Ленин! Сталин! Ждите репрессий! Уйму пальмированных фото выложат. Но Владимир Владимирович поднимется на Мавзолей как на архитектурную святыню, к подножию которой наши деды швыряли поверженные фашистские штандарты. — Прибавил голоса. — Как на традиционную трибуну вождей великой державы! И никаких! Как сказал в ответ на угрозы один из героев прежних эпох: «Здесь стою. И стоять буду». Президент России, презирающий истерику недругов и стоящий на Мавзолее, — это знак политической силы, а вовсе не антидемократический символ.

Генерал говорил твердо, рубил словами, и Вера подумала о том, что фамилия этого человека — Устоев — на редкость соответствует его человеческой сути, его жизненной позиции. Да и внешне он словно устой, опора надежная: выше среднего роста, прямой, подтянутый — военная выправка. На таких Устоях Россия стоит незыблемо.

А за столом снова наступило задумчивое молчание.

— Что такое «пальмированные фото»? — пользуясь паузой, шепотом спросила Вера у мужа.

Виктор, пребывавший в задумчивости, пожал плечами. Но вопрос услышал Степан Матвеевич и тихо, адресно ответил:

— При Сталине с коллективных фото удаляли репрессированных, вместо их лиц иногда впечатывали маленькую пальму.

Но Донцов вдруг встрепенулся:

— Петр Константинович, вашу точку зрения разделяю. Мы с Верой не раз эту тему в семейном кругу крутили. Но вы ее подняли на более высокий уровень, я бы сказал, державный. Однако вопрос-то о взрыве изнутри, он остается. Вы с Иваном Максимовичем его с боков взяли, как бы в клещи. А ответа нет.

Устоев, не замечая Веру, смотрел на Донцова, одобрительно кивая головой.