В Саксонии жил Вихман, племянник саксонского герцога Германа, еще в детстве осиротелый; его воспитал Оттон и удостоил графской должности, которую исправлял его отец[215]
. Но Вихман был недоволен, в особенности же своим дядей: он жаловался на герцога Германа, что тот лишил его отцовского надела и разграбил принадлежавшие ему богатства[216]. С Вихманом соединился брат его Эгберт, и оба они вступают в открытую вооруженную распрю с герцогом, который предусмотрительностью своей успел предотвратить опасное возмущение. Призванный рассудить тяжущиеся стороны, король признал племянников виновными, однако освободил их от наказания и приказал держать Вихмана под стражей при королевском дворе[217]. Когда королю следовало отправиться из Саксонии в Баварию и Вихман должен был сопровождать его, он притворился больным и был отдан под надзор графа Ибона. Убежав оттуда, Вихман успел овладеть в Саксонии несколькими укрепленными городами, соединился с братом своим Эгбертом и начал усобицу с Германом. Но братья не были в состоянии продолжать успешно вооруженное сопротивление; они бежали, рассчитывая на содействие непримиримого врага саксов.И это содействие они нашли у полабских славян, [а] именно у велетов, князья которых, два брата Након и Стойгнев[218]
, давно уже, как говорит Видукинд, пылали ненавистью к саксам. Прежде чем новые союзники успели собраться с силами, герцог Герман вторгнулся в землю велетов и подступил к городу Светлый Кранец[219], в котором заперлись его племянники; но в скором времени он должен был вернуться восвояси без всякого успеха. Когда у велетов были кончены все необходимые приготовления, они весной 955 года, во второй половине апреля под предводительством Вихмана ответили на сделанный Германом набег более сильным и успешным вторжением в пределы Саксонского герцогства. Герман, видя многочисленность неприятеля, не решился встретить его в открытом поле и приказал войску и населению, искавшему убежища под защитой стен крепости Кокаресцем[220], сдаться велетам, как бы ни были тяжелы условия сдачи. Они исполнили приказание герцога, когда неприятель подступил к городу. Осажденным позволено было, сложив оружие, оставить крепость с женами и детьми; но класс полусвободных и рабов, равно как и недвижимое имущество, должен был сделаться добычею победителя. Славяне вступили в город: один из них, узнав в жене саксонского воина свою невольницу, стал требовать ее себе и нечаянно пал под ножом сакса. Славяне, видя нарушение договора, бросились с яростью на саксов, произошла кровавая резня, от которой уцелели только женщины с детьми, уведенные потом в плен.Король Оттон не мог поспеть на помощь стесненному славянами герцогу. В Баварию вторгнулись тогда мадьяры, полчища которых производили опустошения, напоминавшие времена их первоначальных нападений. Из Саксонии нельзя было брать вспомогательных отрядов[221]
, так как и эта страна подвергалась большой опасности; один из маркграфов, Тиадрих, подступил было к одному из славянских городов[222], успел сжечь предместье, но наконец с войском обратился в постыдное бегство.На равнинах реки Лех кончилось дело с мадьярами и окончились их набеги (10 августа 955 года)[223]
. Оттон возвратился в Саксонию славным победителем. Если в самом деле основательно предположение, что венгры действовали заодно с Вихманом и славянами, то решительное поражение одних было в то же самое время ударом и для других[224].Оттону, прибывшему в Саксонию и провозгласившему Вихмана и Эгберта государственными изменниками, представилось посольство от славянских народов, которое объявило, что славяне готовы платить дань немецкому королю в качестве его союзников, но желают управляться без чужого вмешательства, в противном же случае они предпочтут войну унизительному миру и с оружием в руках будут защищать наследованную от отцов свободу. Король настойчиво требовал наказания за вероломную резню в городе Кокаресцем, славяне же не признавали себя виновными.
И опять под знамя свободы стали стекаться полабские славяне, так как клич «борьба с саксами» не терял никогда своей электризующей силы. Бодричи, велеты, чрезпеняне и долинчане дружно взялись за opyжиe[225]
, и все пространство от Эльбы до Одры воодушевилось одною общей мыслью. И по берегам Балтийского моря обнаружилась такая же готовность защищать народный быт и народную честь. Только ране с острова Ран (руги) не подали дружественной руки своими соплеменниками: они, напротив того, изменили славянскому делу. Народ, живущий на острове, не соприкасавшийся с немцами, не разделял ненависти полабских славян к саксам, не зная по опыту, как тяжело и унизительно иноземное иго.