Немцы и славяне. История противостояния

Реконструкция Старгардской крепости в историческом музее города Ольденбурга

Крепостные валы Старгардской крепости.

Современный вид

Названные епископства не могут служить доказательством того, что в областях, в них входящих, утвердилось уже христианство. Они должны были служить только основанием апостольской деятельности и средоточием устраиваемых приходов. Могли быть даже случаи, что епископская церковь была единственным местом богослужения в целой епархии. На столь мало возделанной проповедью славянской ниве названные епископства следует считать собственно епископствами in partibus infidelium (лат. «в стране неверных». – Ред.). Тем не менее в административном устройстве, не касавшемся сущности дела, соблюдался строгий порядок в том отношении, что население было принуждено вносить в пользу епископа церковную десятину за несуществовавшие налицо приходы. Кроме общей дани, взимаемой с подчиненных императорскими сборщиками, народу приходилось платить церковную десятину – подать одну из самых обременительных, которую вводило могущественное в Средние века западное духовенство. В пользу епископа новых славянских епархий поступала церковная десятина, взимаемая со всех жителей епископской области; нередко императоры наделяли их своими светскими доходами, частью денежной императорской дани и обширной поземельной собственностью, которой свободно могли распоряжаться в завоеванных землях победители-немцы. С известного количества земли, называемого плугом, то есть такого, которое возделывалось парою быков или одною лошадью, поселянин должен был в пользу церкви отдавать ежегодно одну меру хлеба, сорок мотков льна и тринадцать марок чистого серебра, из которых одну получал церковный сборщик[261]. Присоединим к этому еще повинности, которые община должна была нести в пользу своей жупы, чрезвычайные подати, налагаемые князем, – подати, взимаемые натурой в его пользу[262], и тогда нам нетрудно будет представить себе, с каким враждебным чувством встречалось славянским населением новое учение, сопряженное с таким отягощением для народа. И поэтому нельзя удивляться, что христианство не делало никаких успехов, что оно, напротив того, при первом удобном случае подвергалось яростному гонению и все пущенные им ростки тщательно истреблялись. Учение братской любви, вводимое чужестранным священником, не знавшим местного наречия, употреблявшим при богослужении непонятный для народа язык, священником, которого сопровождали сборщики церковной десятины и феодальный рыцарь, приносивший с собой иго данничества, – такое учение должно было внушать отвращение и глубокую ненависть в народе, любившем страстно свою старину, свою независимость. Как ни чисты были иногда побуждения многих проповедников, как ни возвышенно было воодушевление многих христианских просветителей, однако со времени Оттона мы не встречаем у полабских славян личностей, которые были бы в состоянии своими кроткими, мирными, целесообразными мерами успешно повести дело обращения славянских язычников в христианство. Мы не слышим об основании школ, в которых приготовлялись бы славянские духовники, чтобы проповедовать новое учение на родном языке между соплеменниками, мы не слышим об апостолах христианских, приходивших из Германии, которые постарались бы на славянском языке сделать доступными народу возвышенные начала христианского учения. Форма, наружные обряды, лишенные нравственной основы, сделались предметом главной заботы вновь поставленных епископов. Трудились ли они в самом деле над возрождением народа и что именно делали с этою целью, трудно определить; но приходится сомневаться в такой заботливости пастырей о вверенных им духовных овцах, если, как уверяет Титмар, один из самых усердных проповедников, мерзебургский епископ Бозон (ум. 970), ограничивался тем, что обучал славянский народ форме и обрядам церковным. Епископ, говорит Титмар[263], чтобы удобнее просвещать вверенное ему стадо, написал славянскими буквами «Kyrie eleison» (гр. «Господи, помилуй», в католицизме – первый по порядку ординарный распев мессы. – Ред.) и учил по этому образцу церковному пению, объясняя, что это угодно Богу и таким образом можно снискать его милость. Но безраcсудный народ, продолжает Титмар, насмешливо перековеркал слова и пел Wkriwolsa (что значит: «В кусте стоит ольха»), прибавляя еще: «Так говорил Бозон».