Вечером я посетил Милану. Это был наш особый случай – Милана Сергеевна, худенькая хакаска, лет тридцати пяти на вид, переехавшая в Шахты из Ленинграда – так, по-старому, она упрямо называла Санкт-Петербург. Милана была на инвалидности, писала стихи, получала пенсию, не работала нигде и всё время «болела нервами», в связи с чем мне частенько приходилось причащать её на квартире. Жила она вдвоём с сыном, угрюмым тринадцатилетним подростком, впрочем, жили они втроём – ещё там жила Тяба, мелкая собачка, которая, несмотря на свои кукольные размеры, имела очень скверный характер и могла укусить гладящую или кормящую её руку своими острыми зубками-гвоздиками. Особенно она не любила детей, всегда на них рычала, вздорно задрав верхнюю губу на своей уродливой карликовой морде. Когда я посещал Милану, Тябу запирали в ванной, и она там ворчала и подвывала, сопровождая нашу домашнюю службу, а Милана морщилась и страдала в ответ. В тот день, причастив Милану и выслушав её жалобы на здоровье под Тябин аккомпанемент, я немного разозлился. «Дорогая Милана Сергеевна, хотите услышать мой пасторский совет?» – спросил я, сдерживая раздражение. «Ой, ну конечно, отец Александр, – засуетилась Милана. – Конечно, говорите, зачем вы спрашиваете?» «Ну, тогда послушайте…» И я вывалил на неё то, что думал: что нельзя зацикливаться на своих болезнях, сколь бы они ни были неприятны и тяжелы. Просыпаться по утрам, ходить на своих ногах, иметь крышу над головой, сына, пенсию и собачку – это уже великое благо. Как часто она смотрела вокруг себя? Видела ли рядом людей, которым значительно хуже, чем ей? Задавалась ли она вопросом, чем она сама могла бы помочь другим? Она кивала обескураженно, а я к концу монолога устыдился своей резкости, извинился, как мог, и ушел. «Ну и пастырь! – думал я, идя домой. – Набросился на бедную больную женщину…»
Милана позвонила на следующий день, долго благодарила за прямоту (мне при этом было ужасно неудобно), а потом спросила, чем она могла бы быть полезной, что я думаю? «А поедемте, Милана Сергеевна, в воскресенье со мной в Ошколь? Слышали про такую деревню? Вот и поможете мне раздать там гуманитарку, идёт?» На том и порешили.
Выехали сразу после литургии, попили чаю и поехали. Уазик забили вещами и книгами, впереди, по-хозяйски, уселась Лора, Милане досталось всё заднее сиденье, Тябу она, по моему настойчивому совету, оставила с сыном Юрой. Пролетели райцентр Сыры, заправившись там восьмидесятым бензином, вышли на озёрскую трассу, проскочив скалистые горки около Красных Камней, и примерно через час уже пылили из Озёрска по просёлку в сторону Ошколя. Зимы в степных районах Хакасии малоснежные, сверху маленько припудрит, и ладно. На перевале немного высыпало на дорогу, но что это для моего танка? В общем, спустились мы в посёлок уже в лёгких сумерках.
Ошколь стоял под пепельно-мрачным небом вполне живой и попыхивал вверх трубами печей. Стёкла окон домишек, что были целы, отблёскивали в свете уходящего к западу маленького зимнего солнца, будто покорёженные очки. Мы подрулили к местной школе-«девятилетке», скрипнули тормозами. Из дверей выскочил сутулый и хромой мужик, сунул руку, представился: «Аяс. Сторожу тут. А вам кого?» «Нам директора бы, – сказал я. – Тамару Петровну. Мы с ней договаривались». «Ну, заходите тогда, коль договаривались. Я быстро за ней». И исчез, накинув ватник. Мы вошли, осматриваясь. Большой коридор, ряд окон, под ними – круглые самодельные батареи из крашенных в зелёное здоровенных труб, с другой стороны – вдоль зелёной же крашеной стены – кабинеты, рядом со входной дверью – раздевалка. Пахло мокрыми половыми тряпками, раскалённым железом и немного книгами. Мы постучали ногами при входе и пошли к ближайшему подоконнику, обожглись о батарею, встали у стены. Вскоре хлопнула тугая дверь, вошла маленькая женщина в жёлтой куртке и валенках с галошами, скинула с головы шаль: «Здравствуйте! Я Тамара Петровна!» Мы представились, и я напомнил, что звонил, и вкратце поведал о нашей цели: раздать гуманитарку. Ну а кому нужнее, тоже хорошо бы от неё, от Тамары Петровны, узнать. «Ой, какие же вы молодцы! – всплеснула руками директриса и даже, кажется, прослезилась. – Давайте, заносите в учительскую, а я сейчас список набросаю и детей пошлю по домам».
Пока таскали с уазика мешки и коробки, подтянулись и первые жители, женщины в основном, вокруг них вились дети. Лора, выставив нас в коридор, уже стояла со списком и командовала генеральским тоном, выясняла возраст детей и размер одежды и обуви, быстро находила нужное в вещах, что-то отмечала в бумажке. Счастливые мамаши шли мимо нас с Миланой по коридору, радостно прижимая пакеты к груди. Я распечатал коробку с Библиями, Милана их раздавала, совала детям детские книжки, а я пытался разговорить хоть кого-то. Вскоре вокруг меня собралась группка благодарных женщин, благоухающих спиртным, к Милане тоже подошли с разговорами.