Необычайно умные создания

Парень примерно его возраста, в очках без оправы, плюхается на другой конец скамейки, разворачивает длинный сэндвич и начинает есть, даже не утруждаясь закрывать рот, пока жует. От стойкого запаха пастрами со специями у Кэмерона сжимается желудок. Да кто ест пастрами в восемь утра?

– Да наверняка они еще появятся, – говорит Кэмерон.

– А ты, походу, нечасто летаешь “Джойджетом”? – Пастрами издает лающий смешок. Соленые огурцы и листья салата перекатываются у него во рту. – Поверь, у них всегда такая фигня. У нас больше шансов сорвать куш в Вегасе, чем увидеть на этой ленте свои чемоданы.

Кэмерон набирает в грудь воздуха, готовясь объяснить, что ведущая акционерная компания только что оценила “Джойджет” в несколько миллиардов, и инвесторы кипятком ссут, потому что прошел слух о первичном размещении их акций на бирже, и даже если они ультрабюджетная авиакомпания, нельзя добиться успеха, регулярно теряя багаж клиентов. Но тут лента со скрежетом останавливается.

– Ну класс, – бормочет Кэмерон.

Мешочек с украшениями. Почему он не оставил его при себе? Сейчас этот мешочек находится где-то между Сакраменто и Сиэтлом или, что более вероятно, в шкафчике какого-нибудь работника багажной службы. Он опускает голову на руки и стонет.

– Видишь? А я что говорил, – резюмирует Пастрами, кивая на ленту, неподвижную, как мертвая змея. – Ладно, пошли подавать заявления.

Кэмерон наблюдает за очередью, растущей перед крошечным кабинетом в дальнем конце зала выдачи багажа. Конечно, на обратной стороне багажного билета мелким шрифтом написано, что они не будут возмещать стоимость ценных вещей. Когда сотрудник авиакомпании сообщил, что его сумка не поместится в полку над креслом, и ее отправили в багажное отделение, Кэмерон как раз прочел эту информацию по диагонали. Но тогда он отмахнулся от малейшей вероятности, что эти оговорки могут относиться к нему. Они предназначены для других людей. У Кэмерона Кассмора нет ценных вещей.

К тому времени, как он добирается до отдела розыска багажа, очередь насчитывает двадцать человек. Пастрами прислоняется к стене рядом с ним, не переставая жевать. Наверное, внутри этой обертки творится какая-то магия, потому что его сэндвич никак не кончается.

– Кстати, я Эллиот.

– Приятно познакомиться. – Кэмерон сосредоточенно утыкается в телефон, всем видом демонстрируя, что у него там какое-то очень важное дело.

– Ну, технически мы не знакомы. Я назвал тебе свое имя, но ты не назвал мне свое.

Неужели этому чуваку заняться нечем?

– Кэмерон.

– Кэмерон. Приятно познакомиться. – Он показывает на свой невыносимый сэндвич: – Есть хочешь? Рад буду поделиться.

– Не, спасибо. Я вообще не любитель пастрами.

Глаза Эллиота округляются.

– Да это не пастрами! Это “Ямвич”.

– Что?

– “Ямвич”! Ну, знаешь, который для веганов? Из той кафешки на Капитолийском холме. В прошлом году они открыли новую точку здесь, в аэропорту.

Кэмерон смотрит на длинную маслянистую булку с тонко нарезанными ломтиками… чего-то.

– Ты хочешь сказать, что это сделано из ямса?

– Ага! А “Рубен” у них просто улет. Точно не хочешь попробовать?

– Я пас. – Кэмерон подавляет усмешку. Ох уж эти хипстеры из Сиэтла, подтверждают все стереотипы.

– Ты уверен? Осталась еще целая половина, я к ней не прикасался…

– Ладно, – соглашается Кэмерон – в основном для того, чтобы закончить разговор, но еще и для того, чтобы успокоить назойливый голос где-то глубоко в мозгу, напоминающий, что он не в том положении, чтобы отказываться от бесплатной еды.

Эллиот ухмыляется.

– Тебе понравится.

Откусывая от сэндвича, Кэмерон продолжает просматривать новостную ленту. Кэти опубликовала селфи со своей собакой. Хэштег #одинокаядамассобачкой. Он хмурится, но новость смягчает приятный хруст во рту. Ямс? Серьезно? А в общем-то… неплохо.

Он кивает Эллиоту:

– Спасибо, бро. Ничего так.

– Это ты еще их французский дип-сэндвич не пробовал.

Очередь еле ползет. Эллиот наконец комкает промасленную обертку и бросает ее в ближайшую урну с идеальной точностью, даже не задев края, что раздражает Кэмерона больше, чем должно бы.

Эллиот поворачивается к нему:

– Похоже, ты не здешний? Приехал сюда по работе? Или в отпуск?

– Семейный визит.

– М-м, мило. А я возвращаюсь домой. Был в Кали на похоронах бабушки.

Покойная бабушка. Ясненько. Кэмерон бормочет:

– Мои соболезнования.

– По правде говоря, она была довольно противная, но нас, внуков, любила, – говорит Эллиот удивительно мягким тоном. – Избаловала нас так, как только бабушки и дедушки умеют, понимаешь?

– Да, а как же, – говорит Кэмерон, выбрасывая и свою обертку в урну.

Конечно, у него никогда не было своих бабушки и дедушки. Дедушка Элизабет щипал его за щеки и угощал карамельками, если ему случалось заглядывать в гости, пока Кэмерон был у Элизабет. Конфеты были слишком липкими и слишком сладкими, и щипал он больновато, и пахло от него всегда чем-то таким стремным и стариковским – вроде смеси застарелой мочи и мази от артрита. Элизабет говорила, что дом престарелых, где он жил, был практически моргом.