Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Начался рассвет, невдалеке серели группы кустов и стояли одинокие берёзки. Дорога была пустынна.

– Сейчас я вам помогу! – крикнул Боря и открыл дверцу кабины. Однако, взглянув вниз, он остановился: почти вровень со ступенькой, образованной крылом машины, стояла жидкая грязь, а на нём были новые хромовые ботинки.

Шофёр заметил обувь мальчишки и закричал:

– Куда ты? Сиди уж в кабине! У меня большие сапоги, да и то я начерпал, а ты в своих ботиночках совсем утонешь. Будем уж ждать, когда кто-нибудь подъедет, да поможет нам. У тебя поесть-то что-нибудь не найдётся?

Боря вспомнил про коробку пирожных и, мысленно ругая и тётю Лёлю, и Женьку, и самого себя, решил, что эти пирожные как раз и пригодятся. Поэтому ответил:

– Да есть тут пирожные…

– Ишь ты, пирожные! Ну, так завтракай, а у меня в кузове хлеб да селёдка есть, я сейчас туда залезу и тоже подкреплюсь. В кабину уж не пойду, больно грязи на мне много.

После того, как Боря съел штук пять пирожных, ему очень захотелось пить, но воды не было, пришлось терпеть.

Закусив, шофёр, чертыхаясь и употребляя ещё более крепкие выражения, несколько раз пытался подложить под колёса машины слеги, раза два заводил машину. Это приходилось делать, стоя чуть ли не по пояс в грязи, ведь такие автомобили заводились снаружи специальной длинной ручкой. Не обращая больше внимания на загрязнение кабины, он несколько раз забирался на своё сиденье, нажимал на какие-то педали, от чего мотор жалобно ревел, а колеса бешено крутились, расплёскивая во все стороны жидкую грязь, но так ничего и не добился.

После всех его усилий машина оседала все глубже и глубже.

– Да, брат, не повезло тебе. Не доберёмся мы и сегодня до твоей сестрёнки. Как назло, и попутчиков никого нет. Да и то сказать – кому в такую дорогу охота скотину мучить, а у меня ведь продукты: крупа, масло, сахар… Там ребята могут и голодными остаться, и так уже ждали до последнего, всё надеялись, что дорога просохнет. Да позавчера я проехал неплохо, а вот дождь прошёл, всё и развезло…

После этого монолога шофёр свернул из газеты огромную цигарку и закурил, выпуская клубы такого удушливого дыма, что Борис невольно закашлялся.

Так они просидели больше полудня. Но вот вдали послышался крик мужчины, яростно понукавшего лошадь, с большим трудом тащившую дребезжащую телегу. Крик и чавканье грязи под ногами лошади раздавались откуда-то спереди, из-за небольшого пригорка, перед которым застряла машина.

Минут через пятнадцать показалась телега, запряжённая мохноногой, каурой и довольно худой клячонкой. На возу, укрытом рядном, лежали мешки и корзинки, сбоку, в солдатской шинели, поля которой были заткнуты за пояс, в длинных сапогах и уже совсем потрёпанной солдатской папахе шагал пожилой мужичок с рыжевато-седой всклокоченной бородкой и злым выражением на исхудалом лице. В руке он держал не кнут, а толстую хворостину, которой то и дело хлестал измученную лошадь, сопровождая удары громким криком:

– Да, ну-у-у, проклятущая, чтоб ты издохла, да ну же, ну-у! Вот пропасти на тебя нет… И чёрт дёрнул меня бабу слушаться, сидел бы сейчас дома, так нет, потянула меня в этот чертов город! Говорил ведь, что грязь, так нет, у неё, видишь, сметана, творог пропадает… Да ну же, ты, тварь несчастная! – воскликнул он ещё раз, норовя объехать по узенькому краю обочины застрявшую машину.

Поравнявшись с автомобилем, мужичонка остановил лошадь, чем, очевидно, доставил ей несказанное удовольствие, и, сняв свою сползавшую на лоб папаху, повернулся к высунувшемуся из окошка кабины шофёру:

– Никак застряли с вашим мобилем-то? Кажись, крепко завязли, теперь подмогу надо… Я-то один не сдюжу.

Шофёр узнал мужика: тот жил в деревне, находящейся рядом с детдомом.

– Вот что, Митрич, у меня тут парнишка есть, хотел его в детдом свозить, у него сестрёнка там, да видно, не судьба. Я тут неизвестно до какого времени простою, а ему сегодня в городе надо быть. Возьми его с собой. Посади на телегу, у него на ногах такая обувка, что по этой грязи идти никак невозможно.

Мужик вначале отказывался. Ссылался на трудность дороги и слабость его «чёртовой худобы», но после того, как шофёр отсыпал ему чуть ли не полпачки махорки, стал сговорчивее и согласился взять Борю, но предупредил, что при подъёмах придётся идти пешком.

Ничего другого не оставалось, как согласиться на это предложение. Шофёр вылез из кабины, взял Борю, как маленького, на руки и пересадил на стоявшую в нескольких шагах подводу. Когда он шёл по грязи, мальчишка с ужасом заметил, что если грязь была выше колен взрослому мужчине, то ему она доходила бы до середины бёдер, и не только ботинки, но и костюм оказались бы безнадёжно испорченными.

Ещё раз мысленно ругнувшись на тётю Лёлю, он кое-как уселся между мешками, попрощался с шофёром и поблагодарил его за заботу. Так, больше никогда этого человека он и не встречал. Промелькнул он в его жизни, как падающая звезда, знал он его каких-нибудь пятнадцать часов, а запомнил навсегда.