На другой день после получения письма военный комендант станции Кинешма, рассмотрев присланное требование, заявил, что по нему можно хоть немедленно получить воинский билет и что в Военный комиссариат ходить не нужно. Он так же, как и Яков Матвеевич, предупредил, что требование действительно только до 18 мая и что продление его будет связано с большими хлопотами.
После этого сборы Бориса в дорогу начали проводиться ещё более ускоренными темпами. Ему купили новые ботинки, сшили новую пару белья, починили старое. Боря, конечно, ничего не знал о высланных отцом деньгах, поэтому был удивлён щедростью Анны Николаевны и дяди.
Теперь можно представить, что посланные Алёшкиным 15 рублей золотом в то время составляли очень значительную сумму (один рубль золотом равнялся ста рублям выпуска 1923 года или одному миллиону всех ранее выпущенных денег), если учесть, что дядя Митя получал 300 рублей 1923 года или три рубля золотом, а Анна Николаевна – примерно в два раза меньше, то они оба представляли, что Алёшкин занимает какой-то важный пост, если для перевозки сына, кроме требования на воинский билет, может ещё выслать такие огромные деньги и на дорогу.
Конечно, Анна Николаевна не сказала Боре о полученной сумме, но дала ему понять, что его отец, по-видимому, важный человек, может быть, даже комиссар этого самого Ольгинского военного комиссариата.
Сначала это предположение его огорошило, затем он, как всякий мальчишка, преисполнился гордостью и не преминул похвастаться этим перед друзьями. Кое у кого из его одноклассников это известие вызвало зависть, но большинство из них отнеслись к нему с уважением, а Димка Стаканов даже с восторгом. Он сказал:
– Твой папа, если комиссар, то, наверно, такой же хороший, как тот Казаков, помнишь?
Дмитрий Болеславович выяснил, что занятия в школе кончаются 15 мая, и следовательно, времени для оформления билета достаточно. Но он хотел во что бы то ни стало свозить мальчика в Кострому и Иваново, чтобы тот простился с сестрой и тёткой. Таким образом, остававшихся до конца срока требования дней на это не хватало. Всё уладилось после переговоров с Орловым: тот заявил, что занятия прекращаются 5 мая, последующие десять дней отводятся на экзамены, которые теперь будут производиться при переходе из одного класса в следующий ежегодно. Одновременно он сказал, что так как Алёшкин в течение года получал отличные оценки, то педсовет, по его предложению, переведёт его без экзаменов. Дядя Митя подал соответствующее заявление, и 6 мая Борис получил свидетельство о переводе в следующий – четвёртый, последний класс 2-ой ступени.
Единственным препятствием для поездки в Кострому и Иваново оставалась Анна Николаевна. Дмитрий Болеславович по своей всегдашней привычке начал придумывать самые разнообразные предлоги, но Борис решился сказать Анне Николаевне прямо. Он попросил отпустить его проститься с сестрой Ниной в Кострому, и понятно, что для этого требовалось сопровождение дяди. Тётка согласилась, и 7 мая дядя и племянник выехали. Однако билеты дядя Митя взял не до Костромы, а до Иваново, через которое надо было проезжать. Он заявил, что они приедут к Нине лишь после того, как навестят тётю Лёлю.
Боре эта перспектива не очень улыбалась. С Ниной он действительно хотел проститься, что же касается тёти Лёли, то видеть её у него никакого желания не было. Ещё посмотреть, какой стала Женька, может быть, и было бы интересно, но дядя говорил, что она не живёт с матерью и находится где-то в другом месте.
Совсем другое отношение к этой поездке было у дяди. Он уже более полугода не видел сестру, а у него по отношению к ней имелась прямо-таки болезненная привязанность. Не желая замечать всех её многочисленных недостатков и отвратительного характера, он считал её чуть ли не идеальным человеком, несправедливо обиженным судьбой. Вероятно, поэтому-то он всю жизнь и помогал ей, а впоследствии и её дочери, чем только и сколько только мог. Естественно, что, получив от Бориного отца солидную сумму и вполне справедливо считая, что значительная часть её должна достаться ему в возмещение тех расходов, которые он понёс, воспитывая Борю, он решил поделиться частью этих денег с сестрой. Разумеется, всё это он делал тайно от жены. Между прочим, ни Елена, ни Женя, очевидно, по-настоящему его не любили, и если на словах и говорили обратное, то все их излияния обычно завершались очередной просьбой о какой-либо материальной помощи.
Сидя в вагоне и зная уже, что они едут к тёте Лёле, Борис старался себе представить, какая же теперь Женька, ведь ей тоже скоро 15 лет будет: всё такая же хныкалка, всё также любит играть во всякие глупые игры?