Но быть свидетелем нового скандала перед отъездом ему не хотелось. Так он и не рассказал ничего тётке, а на её расспросы, как живет Нина, отделался общими фразами. Между прочим, сделать ему это было не трудно. Дядя Митя нередко бывал в Костроме и, таясь от жены, рассказывал Боре о жизни Нины и её бабушки. Из этих рассказов он знал, что вернулся из армии дядя Юра и что теперь Мирновы стали жить гораздо лучше.
Настало 15 мая. Дядя Митя и Боря отправились на вокзал и после распоряжения коменданта кассир начал выписывать билет. Сколько он ни искал в своих справочниках, но такой станции, как Шкотово, найти не мог. Долго обсуждали, куда же выписывать билет и, наконец, решили выписать до конца, до Владивостока, полагая, что дальше всё равно ехать некуда, и если Шкотово находится где-то, не доезжая Владивостока, то казна не много потеряет, провезя мальчишку несколько десятков лишних километров. Самое главное, что пассажир мимо не проедет. Так и выписали.
Поезд уходил в 12 часов дня. Ещё утром Боря распрощался с Костей, Анной Николаевной и Надей, со своими приятелями, в том числе и со Стакановыми. Многие обещали прийти его проводить, но так ни один и не явился.
Наконец, сторож зазвонил в колокол, висевший около двери станции, затем зазвонил второй раз, третий. Пронзительной трелью залился свисток главного кондуктора, сипловатым гудком ответил ему паровоз, лязгнули буфера, сердито зашипел из клапанов пар, и, стукаясь друг о друга, вагоны медленно поплыли вдоль перрона. Дмитрий Болеславович стоял на краю и махал вслед уходящему поезду платком. Борис, высунувшись из окна, помахал ему рукой и уселся на своё место.
Расставался Боря с Кинешмой без особого сожаления. Прожил он в этом городе около двух лет. Жизнь его, в общем-то, сложилась неплохо, даже злая тётка, как всегда и везде называли и описывали её прежние родственники, по отношению к нему оказалась совсем уже не такой злой, и если и не проявляла особой ласковости и сюсюкающей доброты, которую от неё, вероятно, хотели бы иметь родственники дяди, то лишь потому, что это не было в её характере. Друзья у него в Кинешме тоже завелись, но расставание с ними грусти не вызвало. Произошло это, может быть, потому, что он стал старше и самостоятельнее, а может быть, уже просто привык к частой смене обстановки.
Из Кинешмы он уезжал гораздо более спокойным и бодрым, чем из Темникова. Немаловажную роль сыграло и то, что тогда он не знал своей дальнейшей судьбы, теперь же ехал к родному отцу, и будущее ему рисовалось в самых радужных красках.
Поезд шёл быстро, в полураскрытое окно доносилось частое мерное пофыркивание паровоза, колёса весело перестукивали на стыках рельс и как бы выговаривали: «Счастливого пути! Счастливого пути!».
Часть пятая
Глава первая
Мы оставили Якова Матвеевича Алёшкина в то время, когда он возвращался с Германского фронта после очередного ранения в Забайкалье и готовился с новыми силами окунуться в любимую работу на складе сельскохозяйственных машин.
Из его письма от 28 января 1918 года мы знаем, что он собирался при новой советской власти опять принять склад, наладить на нём работу так, как он считал нужным и не раз предлагал сделать ещё до войны. Это ему удалось.
Семья Алёшкина в 1916 году выехала из Верхнеудинска в село Богорохон – жизнь в городе стала дорожать. Вернувшись домой, Алёшкин перевёз её обратно в город. Теперь в ней, кроме дочери, имелся ещё и сын, родившийся в декабре 1917 года.
Вторые роды у Анны Николаевны прошли вполне благополучно, а появившийся на свет мальчуган напомнил ей оставленного в Темникове Борю. Мы знаем, что тот – совершенно чужой ребёнок, с которым ей довелось нянчиться в дни своей юности, оставался для неё небезразличным, и не только потому, что она отдала ему свою первую материнскую нежность, заложенную, очевидно, в каждой девушке, но ещё и потому, что он служил как бы связующим звеном, первопричиной её теперешнего семейного счастья. Ведь именно благодаря ему она познакомилась с его отцом, которого затем и полюбила.
Полагая, что того Борю она уже не увидит никогда, так как его бабушка Пигута, к которой он попал после смерти матери, его не отдаст ни за что, и не зная, что её любимая наставница к этому времени уже тяжело болела, Алёшкина решила своего сына назвать Борисом, как бы в честь того Бори. Так его и окрестила.
Месяца четыре письменной связи с мужем она не имела. Яков Матвеевич возвратился домой неожиданно, и когда узнал о происшедшем прибавлении в семействе и о том, что младенец назван Борисом, то удивился и растерялся. Он посетовал на то, что жена поторопилась окрестить ребенка, не дождавшись его, но изменить уже ничего не мог. Так и получилось в семье Алёшкиных два сына с одинаковым именем: первый Борис рождения 1907 года и второй – 1917 года.