Первое время работа по реквизиции машин продвигалась быстро и успешно. Машины, находившиеся в редких поместьях и хозяйствах промышленников, были изъяты без труда. Самих хозяев не было. После Октябрьского переворота они жить вдали от городов опасались, переезжали в Читу, Верхнеудинск или Иркутск, а оставленные ими управляющие в большинстве случаев никакого сопротивления не оказывали, удовлетворяясь расписками, выданными Алёшкиным.
Обычно эти машины – веялки, сеялки, молотилки, косилки и т. п. – находились в удовлетворительном состоянии, и их тут же по акту передавали специальной комиссии из крестьян, составленной местным советом. Одновременно разъяснялось, что этими машинами теперь могут пользоваться все члены сельской общины бесплатно, в порядке очереди, а ремонт и расходы по эксплуатации должны оплачиваться сообща.
Труднее было с изъятием машин, арендованных кулаками. Считая их собственностью, доставшейся им от царизма, они встречали появление группы Алёшкина недоброжелательно. На открытое сопротивление эти так называемые самостоятельные, зажиточные крестьяне не решались: как-никак, а явился представитель власти с бумагой с печатью, и, главное, в сопровождении вооружённых людей. Приходилось скрепя сердце подчиняться. Но со свойственной им крестьянской хитростью они пытались всякими способами обдурить горожан. Одним, наиболее частым, способом была умышленная порча машин.
Как ни быстро и ни скрытно передвигалась по уезду группа Алёшкина, весть о её появлении распространялась быстрее, и поэтому кое-где к их приходу уже приготавливались. Обычно расторопный хозяин убирал мелкую деталь от машины, пряча её где-нибудь в укромном месте, надеясь, что приехавшие в технике не разбираются и их удастся провести.
При появлении на дворе Якова Матвеевича в сопровождении всего или части своего отряда встретивший их хозяин на вопрос о машинах, которые за ним числятся, разговор начинал так:
– Машины? Это какие такие машины?
Когда ему зачитывался список числящихся за ним машин и сельскохозяйственных орудий, а также сумма задолженности перед складом, он начинал причитать:
– Ах, это-то! Веялка, триер, да ещё и два плуга пароконных – ну, как только не совестно там, в этой конторе! Разве это машины? Это же рухлядь, нам на складе-то это давали, только чтоб не выбрасывать, да с мужика лишнюю шкуру содрать! Я ими и не пользовался, почитай. Не работают, как есть, ни одна не работает. Да хоть сами посмотрите! Оношний год – так весь под навесом, однако, и простояли…
При этом разговоре присутствовал его односельчанин, председатель совета, который, может быть, сам платил за пользование этим инвентарём, арендуя его у этого вруна, тот тем не менее продолжил, поглядывая прищуренными глазами на Алёшкина, охаивать полученные машины.
Яков Матвеевич неплохо знал этих людей, в споры с ними не вступал и, даже как будто соглашаясь с ними, спокойно говорил:
– Так, значит, эти поломанные машины вон там под навесом стоят? Ну что ж, хорошо, раз они поломанные, мы их заберём на склад обратно. Может быть, починить сумеем. Ну-ка, друзья, – обращался он к сопровождавшим его рабочим, – осмотрите их. Мы пока составим акт. Чтобы хозяина в расход не вводить, машины перевезём на склад сельсовета, вам их передадим, – продолжал он, обращаясь к пришедшему с ним представителю, – починим их, и будете вы ими пользоваться всем обществом сообща. А то, что же им без дела-то стоять? Плату будете вносить всем обществом. Так, вот здесь, хозяин, подпишитесь. Неграмотный? Ну что же, палец приложите, а вы, кто-нибудь, за неграмотного распишитесь. Ну, вот и хорошо. Да, арендную плату за весь 1917 год и за три месяца этого вам, хозяин, всё-таки заплатить придётся. За ремонт, который мы произведём, тоже с вас взыщем. У нас в конторе ваша расписка есть, что вы их в исправном виде получили, ну а если добром не рассчитаетесь, через суд придётся взыскать. Ну, что там с машинами? – обращался он к возвратившемуся после осмотра машины слесарю. – А, только трёх болтов не хватает? Ну это дело поправимое, мы с собой кое-что привезли. Увозите! Сегодня же машины и починим. Да сторожите их получше, чтобы опять не сломали.
Заканчивал свою речь Алёшкин, обращаясь к представителям сельского совета. К концу этого спектакля их набиралось уже несколько человек. Если же выяснялось, что более предусмотрительный кулак успевал вынуть и спрятать важную деталь, заменить которую сразу было невозможно, тогда тон у Алёшкина менялся, разговор принимал более суровый характер, с угрозой обыска всего двора и предупреждением о том, что виновный будет арестован и препровождён в Верхнеудинск для предания суду за порчу народного достояния. Это приводило к тому, что исчезнувшая деталь находилась, а в её пропаже обвинялся какой-нибудь вихрастый паренек, с которым сладу нету, который только даром отцовский хлеб ест да всякие пакости делает, хотя на самом-то деле этот бедный мальчишка к спрятанной от машины детали не имел никакого отношения.