Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Яков Матвеевич вкратце изложил Васильеву всё о своём лечении в госпитале, о том, что временно медицинской комиссией признан к военной службе негодным. Что он вернулся на склад сельхозорудий, на котором служил до войны.

По какому-то внутреннему предчувствию он понял, что рассказывать полковнику о своей командировке и тем более о той работе, которую он во время неё исполнял, нельзя. Он добавил только, что состояние здоровья его таково, что он очень просит пока на фронт его не отправлять, дав ему время окрепнуть.

– А кто вас посылает на фронт? – спросил Васильев.

Яков Матвеевич молча протянул повестку с пометкой штабс-капитана. Васильев взглянул на неё и сердито воскликнул:

– Совсем из ума выжил старый болван! Боевого офицера – и в такую мясорубку! Там ещё ни порядка, ни частей организованных нет! Зачем? Таких, как вы, надо беречь. Я вам это говорю не для того, чтобы вы возгордились. Вы потом нужнее будете. Славу Богу, я вас не первый день знаю, вместе в окопах вшей кормили.

Последнее было сказано для красного словца: никогда Васильев в окопах не жил, даже, кажется, и не бывал, а располагался в крестьянской избе или ближайшей помещичьей усадьбе; ну да из песни слов не выкинешь.

Васильев нажал кнопку электрического звонка и сказал вошедшему прапорщику:

– Штабс-капитана Шерстобитого ко мне, да распорядитесь-ка, голубчик, нам с Яковом Матвеевичем чайку принести… А вы всё ещё в прапорщиках? Ну, ничего. Теперь это проще. Давно бы вам уже поручиком или даже капитаном следовало быть. Я так думаю, что вы прирождённый военный. Бросайте свой склад и не думайте возвращаться на него, теперь не до этого, да и время не царское: ваши возможности увеличились, дорога вам будет тоже открыта. Вот только пока ещё нет подходящего человека для установления твёрдой власти в стране, а там порядок наведём… Надеемся, что таким человеком адмирал Колчак будет, он как раз сейчас вокруг себя офицерский костяк собирает. А все эти самарские учредилки, да правители вроде Чайковского на севере доверия не внушают – масштаб не тот. Но пока, как говорится, на безрыбье и рак рыба…

Вероятно, полковник ещё долго бы распинался насчёт необходимости твёрдой руки и сурового правления, но в этот момент дверь открылась, в неё вошёл молоденький солдат с подносом, на котором стояли два стакана чаю, на блюдечке лежало несколько кружочков лимона, на тарелочке – полуоткрытая пачка печенья, а рядом сахарница. Поставив всё это на стол и получив кивком разрешение, солдат вышел.

Алёшкин взял протянутый ему полковником стакан, помешивая ложечкой положенный в него сахар, повернулся на звук шагов, раздававшихся от двери. А от неё, недоуменно глядя на Алёшкина, шёл тот самый сердитый штабс-капитан, который только что так сурово с ним разговаривал. Подойдя на установленное расстояние к столу начальника, Шерстобитов щёлкнул каблуками и, вытянувшись, доложил:

– Господин полковник, штабс-капитан Шерстобитов по вашему приказанию явился!

Полковник поднял на него глаза и недовольно произнёс:

– Что ж это вы, штабс-капитан, людей различать не научились! Я прапорщика Алёшкина с начала войны знаю, в одних окопах с германцами сражались. Как видите, сражались неплохо, даже Его Императорское Величество пожаловали двумя Георгиевскими крестами. Был бы и третий, да Керенский не успел. Человек доказал свою храбрость, своё умение воевать, а вы его, ещё не оправившегося от ран, сразу туда, в самое пекло, к Самаре, где ещё ни войска, ни порядка настоящего нет. Нет уж, будьте любезны туда своих собутыльников посылайте. Они всю войну здесь в Сибири по гарнизонам отсиживались, пусть хоть сейчас пороху понюхают. Прапорщику Алёшкину заготовьте предписание в Харбин, в распоряжение адмирала Колчака, он там полезнее будет! А пока, учитывая его прошлые заслуги, зачислите его офицером запасного учебного полка, прикажите выдать ему обмундирование и жалование начиная с первого числа этого месяца. Учитывая состояние его здоровья, напишите приказ о предоставлении ему двухмесячного отпуска, да, кстати, заготовьте представление на очередное воинское звание – подпоручика, я сам начальнику гарнизона доложу. Возьмите, – полковник двумя пальцами поднял лежавшую перед ним повестку и, брезгливо сморщившись, протянул её через стол капитану. – Все документы для прапорщика, как только они будут готовы, пришлите сюда. А мы пока с ним побеседуем, как-никак фронтовые друзья. Можете идти.

Штабс-капитан, вначале что-то собиравшийся возразить, несколько секунд колебался, а затем, решив, что спорить с начальством опасно, взял протянутую бумажку и коротко ответил:

– Слушаюсь, господин полковник.

Вспотевший от волнения Алёшкин вздохнул с облегчением. Он всё время боялся, что штабс-капитан затеет разговор о службе его при советской власти, полковник потребует подробностей, и придётся рассказывать про командировку, а как отнесётся к этому его бывший полковой командир, он уже представлял.