Алёшкины стали понемногу готовиться к выезду из города, они решили, что если Егорыч ничего не придумает, то Яков Матвеевич через кого-нибудь из других рабочих попробует пробраться в ближайший партизанский отряд, а Анна Николаевна ещё до этого потихоньку с детьми переберётся в село Богорохон, ведь там жила сестра Вера.
Однако через два дня к ним снова пришёл Пантелеев, поставил машинку на стол и сказал:
– Ну, машинку, ваше благородие, я тебе отработал в лучшем виде, так что с тебя причитается, а насчёт нашего разговора, скажу тебе так: в Харбин ты поезжай, но не один, забирай с собой всю семью. Как это сделать, придумай сам. Приехав, сразу в штаб к Колчаку не являйся, я дам тебе адресок, пойдёшь по нему. Наверно, придётся тебе опять залезать в свою рабочую шкуру, ну а там видно будет. Мне говорили, что неплохо бы тебя в штабе у Колчака оставить, но я считаю, что эта работа не для тебя. Не годишься ты со своим характером для этого дела, да и семья у тебя, так что я отсоветовал. Вот так. Как приедешь в Харбин, отправляйся в железнодорожный посёлок, в дом № 16 к Василию Щукину, скажешь, что ты от меня, конечно, ему про себя всё расскажешь. Он поможет.
Через несколько дней в поезде, следовавшем по Китайской Восточной железной дороге (КВЖД) из Иркутска во Владивосток, в одном из купе вагона второго класса ехал молодой подпоручик, блестя новенькими погонами и двумя Георгиевскими крестами. Его сопровождала молодая женщина с двумя маленькими детьми. Всё купе было забито узлами, корзинками и свёртками. Очевидно, подпоручик куда-то переселялся вместе с семьёй.
Так оно было и на самом деле. Как вы уже догадались, это был Яков Матвеевич Алёшкин с женой и детьми. Ему легко удалось получить разрешение от полковника Васильева на перевоз своей семьи в Харбин. Давая это разрешение, тот сочувственно сказал:
– Я вас понимаю, голубчик. В такое неспокойное время семью лучше держать подальше от всей той передряги, которая творится сейчас в нашей матушке России. Здесь очень просто ни за что погибнуть от шальной пули какого-нибудь бандита или даже от своего снаряда. Я на днях своих тоже думаю за границу переправить.
В этот же день Васильев вручил Алёшкину новенькие золотые погоны со звёздочками подпоручика и, поздравляя его, произнёс такое напутствие:
– Ну вот, наконец-то вы настоящий офицер! Надеюсь, что и в этом чине вы матушке России будете так же хорошо служить, как делали это до сих пор.
– Рад стараться! – по-уставному ответил Алёшкин, прикладывая руку к козырьку фуражки и вытягиваясь. Сам же в это время подумал: «Какой России – вашей? Помещичьей, полковничьей или колчаковской? Вряд ли эта Россия дождётся от меня службы, мне бы только сейчас отсюда выбраться, а там видно будет…». Между тем он продолжал выполнять предусмотренные Уставом движения, повернулся через левое плечо кругом и, стараясь идти неторопливо, направился к двери.
На следующий день, оформив в канцелярии проездные документы на себя и семью, он отправился на вокзал. Ещё раньше он получил два пакета: один – большой, запечатанный пятью сургучными печатями, адресованный начальнику штаба Колчака, в нём, как сказал ему штабс-капитан Шерстобитов, находится послужной список и аттестация Алёшкина; второй – распечатанный, небольшого размера, содержавший предписание подпоручику Алёшкину выехать в г. Харбин для прохождения дальнейшей службы при штабе адмирала Колчака. Это предписание подписано полковником Васильевым. В нём указана просьба ко всем военным комендантам оказывать Алёшкину содействие в его продвижении к месту службы.
Вместе с офицерами, прибывающими в город от Колчака, появились и первые представители его контрразведки. Они внимательно следили за всеми, кто пытался так или иначе выехать из Верхнеудинска на запад. Алёшкин ехал в противоположном направлении, кроме того, его документ был настолько хорошо составлен, что ни один из агентов контрразведки ни малейшего подозрения не заимел.
Выданная на проезд солидная сумма была не в керенках и даже не в старых царских деньгах, ещё ходивших по Забайкалью, а в японских йенах.
Закончив оформление документов, наскоро распродав кое-что из вещей, а большую часть просто бросив на произвол судьбы, взяв с собой бельё, кое-какую посуду, швейную машину и немного продовольствия, семья Алёшкиных погрузилась в поезд и отправилась в путь. Само собой разумеется, по понятным для нас причинам, сдавать что-либо в багаж Яков Матвеевич не рискнул, и поэтому всё пришлось погрузить с собой.