Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

– Там, в Верхнеудинске, от службы в белой армии мне бы отвертеться не удалось. Если бы я попытался скрыться, пострадала бы семья. Здесь же обо мне пока никто не знает и искать меня, во всяком случае, скоро никто не будет. Я готов взяться за любую работу, я ведь слесарь, кроме того, у меня есть немного денег. Я думаю, что пока вся эта заваруха кончится, я с семьёй отсижусь здесь.

– Да-а-а! – протянул Щукин, – человек вы как будто храбрый, вижу, вон два солдатских «Егория» у вас, задарма их не дают, а от боя отсидеться хотите! Что-то это мне непонятно. Боюсь, что не получится это у вас, господин хороший. Если с ними не хотите, так с нами придётся, а так, между двух стульев сидеть не удастся. Впрочем, насильно на такие дела посылать никого нельзя. Скоро сами увидите, что в стороне остаться не сможете: или там, или там! А то, если посередине, так и те, и другие бить будут. Ну ладно, мы ещё об этом поговорим, вспомните мои слова.

Через несколько лет Яков Матвеевич с горечью вспоминал слова Щукина и, пожалуй, только тогда по-настоящему понял, как тот был прав.

Сейчас ему, едва оправившемуся от третьего ранения, хотелось только одного – быть как можно дальше от всякой войны и хоть недолго пожить вместе с семьёй. Работать на самой тяжёлой работе, жить впроголодь, быть полураздетым, но вместе с семьёй, а там – что Бог даст! Он так и сказал Щукину.

– Вот что, дядя Василий, можете вы мне помочь – помогите, нет – так я буду сам что-нибудь придумывать! Да не зовите вы меня господином, я такой же господин, как и вы.

– Ишь ты, какой ершистый! Я ведь тебе своё мнение сказал, считал, что будет лучше, чтобы ты его знал. А как же тебя господином не звать, коли на тебе такая форма? Признаться, я даже перетрухнул немного, когда тебя в дверях увидел. Передавали мне, что Пантелеев просит хорошего человека на время пристроить и что, дескать, этот человек скоро приедет, но что этот человек будет в офицерской форме, не сообщали. Ну да ладно. Давай-ка за дело приниматься. Тебя кто-нибудь видел, как сюда шёл?

– Как будто никто. Вон женщина из того дома напротив мне ваш указала, да ещё, может быть, жандарм на вокзале заметил, куда я пошёл.

– Ну, Семёновна – это баба толковая, я с ней поговорю, она как могила будет, а жандарм – он ничего себе, мужик хороший. Поди, уже годов двадцать тут служит. Он если что и заметил, тоже никому не скажет, привык помалкивать – свою-то голову бережёт. Сделаем так. Во-первых, всю эту амуницию долой! Тебя надо переодеть в человеческую одежду – это раз. Во-вторых, надо тебе какой-то документ сообразить, пачпорт, что ли.

– Так у меня есть, ещё довоенный, он дома оставался, – сказал Яков, доставая паспорт из кармана гимнастёрки, которую уже успел снять.

– Ну что ж, это хорошо. Настоящий-то всегда лучше, чем липа. Мы тебе только подправочку сделаем, что ты никогда ни в каком Верхнеудинске не жил, а приехал ко мне из Гродеково, где на станции работал. Там у меня дружок есть, коли понадобится, так подтвердит. Мария Ивановна, – крикнул Щукин, повернувшись к кухне, – достань-ка из сундука Петрушину одёжу, она, наверно, как раз впору будет.

Когда старушка, искоса поглядывая на непрошеного гостя и что-то ворча себе под нос, недовольно положила на широкую деревянную кровать брюки, чёрную рубаху-косоворотку и поношенный пиджак, Щукин пояснил:

– Это от сына остались. Он твой одногодка будет, как взяли в четырнадцатом, так и по сию пору ничего не слыхать. Может, убили, а может, в плену где. Ну, вернётся, новую справим, а нет… Что ж сделаешь, не он один, ну а мать – она всё-таки мать… Так вот, Яков Матвеевич, кажись, так вас звать-то, переодевайтесь скоренько, да все свои документы военные вместе с обмундированием положите вот здесь, на кровать. Себе оставьте только деньги. Паспорт пока у меня будет, денька через два я вам его верну с исправлением. Наганчик тоже здесь оставьте, потому, сами понимаете, рабочему человеку разные там револьверы, пистолеты ни к чему.

Через полчаса из дома Щукина вышли двое рабочих, один постарше – в железнодорожной форме и второй, ещё совсем молоденький, худенький, очевидно, недавно чем-то переболевший, так как одежда на нём сидела мешковато. Пройдя с полверсты, они остановились около небольшого невзрачного домика, стоявшего немного в стороне от основного порядка.

Старый постучал в дверь, и когда она открылась, он сказал, обращаясь к пожилой женщине, стоявшей на пороге:

– Ну вот, Евграфовна, постояльца тебе привёл, как обещал. Семейство его и вещички мы сейчас с ребятами тоже доставим, а вы пока тут о цене договоритесь. Вам, Яков Матвеевич, лишний раз на вокзале показываться ни к чему. Макарыч-то, наш жандарм, человек приметливый, надо аккуратнее с ним. Ну, пока прощевайте. Ко мне тоже без особой надобности ходить не стоит – знакомы мы, ну и всё, а большой дружбы между нами нет, хотя вы вроде и сродственник мне. Я сегодня вечером в поездку. Вернусь завтра днём, к вам послезавтра зайду, насчёт работы потолкуем.