Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Как мы уже говорили, ссора начиналась из-за денег, посланных дядей кому-нибудь из родных, далее вспоминались все обиды, нанесённые когда-либо друг другу, и когда она достигала наивысшего накала, Анна Николаевна кричала:

– Я больше так не могу! Терпеть это тиранство не желаю! Ты такой же деспот, как твой отец, и такой же иезуит, как твоя мать! Я сейчас же уезжаю к Николаю Васильевичу!!!

С этими словами она начинала вышвыривать из гардероба платья, а из комода бельё и, комкая, бросать всё это в открытый чемодан.

Дядя Митя, в свою очередь, кричал о том, что деньги зарабатывает он, и потому вправе посылать их кому хочет. Затем вдруг совершенно непоследовательно, глядя на мечущуюся по комнате жену, переходил к другому:

– Не смей брать это платье, его я покупал! Не бери этот чемодан, он мой! – или ещё что-нибудь в этом роде.

Анна Николаевна прекращала швыряние вещей, бежала в кабинет, где находился телефон, и при этом кричала:

– Ах так, ну так подавись ты этим платьем! Пошли его своей распутной сестре, как ты посылаешь ей наши деньги, или продай, чтобы кормить ублюдков другой, такой же распутной, сестрицы. Я сейчас позвоню Николаю Васильевичу и попрошу его выслать лошадей, уйду от тебя в чём есть!

Она подбегала к телефону, срывала трубку и яростно кричала в неё:

– Станция! Станция! Да станция же, чёрт возьми!

Но в этот момент к телефону, стоявшему на столе, подбегал дядя Митя, клал руку на рычаг и вырывал у жены из рук трубку. Если он пересиливал, то она, со слезами выкрикнув:

– Подлец! Негодяй! – иногда успевала залепить супругу одну или две пощечины, выскакивала в прихожую и, надевая пальто, командовала. – Костя, одевайся, мы с тобой пойдём пешком. Пусть он подавится этим барахлом!

Костя, вообще побаивавшийся матери, при этих ссорах начинал дрожать, плакать и забивался куда-нибудь в уголок, стараясь пересидеть бурю. Приказ матери заставлял его выбраться из уголка, он начинал одеваться. Тогда в прихожую вбегал дядя Митя и, в свою очередь, доходя уже до истерического крика, хватался за Костино пальто и начинал раздевать его:

– Немедленно раздевайся! Ты никуда не пойдёшь! Пусть убирается она, а тебя я никуда не отдам!

Родители тянули несчастного ребёнка каждый к себе, тот, в конце концов, тоже разражался рёвом, а они кричали над ним всевозможные оскорбления друг другу, уже, в сущности, не соображая, что говорят.

Наконец, Анна Николаевна, продолжая истерически плакать, убегала в спальню, бросалась на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Дмитрий Болеславович уходил в свой кабинет. А Костя тихонько удирал на кухню, где во время всей этой баталии, притаившись, отсиживалась Настя. Обычно Костя прибегал в кухню полуодетый, заплаканный, дрожащий, перепуганный только что виденным и слышанным. Он ещё долго всхлипывал и дрожал, прижимаясь к Насте, которая, как умела, успокаивала его. Во время первой ссоры, увиденной Борей, как только она началась, он, по совету Насти, остался на кухне, где в это время находился, и наблюдал со стороны. Происшедшее его порядочно напугало и, конечно, на следующий день вызвало у него и Насти длительное обсуждение.

Юные всегда склонны к анализу поступков взрослых, с которыми они живут, не составлял исключения и Борис. Обсуждать действия дяди и тётки с их сыном нельзя, он ещё слишком мал и, по существу, в этой ссоре оказывался самым страдающим лицом, поэтому разговор о ней мог происходить только с Настей. От неё мальчик узнал, что такие ссоры в семье Пигута не редкость, что, пожалуй, именно поэтому у них долго не уживается ни одна прислуга. Что она первое время тоже очень волновалась, а потом привыкла.

– Ну, пусть себе поорут, мне-то что. Я сижу себе на кухне и делаю вид, будто ничего не слышала, они поорут, поорут и успокоятся. Редко потом ещё дня два дуются, а так они неплохие…

Борю не совсем удовлетворило это объяснение: во-первых, ему было жалко Костю, а во-вторых, он очень заинтересовался таинственным Николаем Васильевичем, но спросить об этом человеке Настю не осмелился.

Менее чем через месяц подобная сцена повторилась. На этот раз она началась ещё до возвращения его из школы. Услыхав истошные крики, доносящиеся из кабинета дяди, Боря в пальтишке прошёл в спальню, взял за руку притаившегося там Костю, одел его как раз в тот момент, когда Анна Николаевна выскочила из кабинета и приказала Косте одеваться, подошёл с ним к кухонной двери. Держа братишку за руку, он обернулся к тётке и, стараясь быть спокойным и удержать противную дрожь в коленках, сказал:

– Мы с Костей идём гулять… Вернёмся через час…

Затем открыл дверь и, пропуская ребёнка впереди себя, прошёл в кухню. Поражённая храбростью Бориса, Настя только руками вплеснула.

Гуляли они долго, до самого темна. Затем Борис наколол дров, а Костя помогал их укладывать в поленницу. И хотя делал он это не очень умело, ведь мал ещё был, но зато старательно. Эти занятия помогли мальчику успокоиться, и когда они вернулись домой, он довольно смело подошёл к сидевшей на кровати матери, и спросил:

– А Боря хороший, правда, мама?