Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Осуществить своё намерение так быстро, как хотелось, Дмитрию Болеславовичу не удалось. Случилось, как всегда, непредвиденное.

Ещё в тюрьме он простудился, у него появился кашель, а по вечерам поднималась температура. Несмотря на это, не обращая внимания на протесты жены, по выходе на работу он сразу же выехал в один из отдалённых уголков Кинешемского уезда и вернулся уже совсем больным.

Приглашённый Анной Николаевной врач из госпиталя, увидев, что у больного температура около 40 градусов, прослушав и простукав его, определил: воспаление лёгких. Дмитрий Болеславович с этим диагнозом не согласился, но когда по просьбе Анны Николаевны его осмотрел один из лучших врачей Кинешмы, доктор Доброхотов, подтвердивший диагноз своего более молодого коллеги, то спорить не стал. Да он уже и не мог. Положение его стало настолько тяжёлым, что почти всё время он находился без сознания.

Доброхотов прописал соответствующие, весьма скромные, с нашей современной точки зрения, средства, да и те Анна Николаевна достала только в госпитале, очевидно, с помощью Николая Васильевича. Врач поставил главным условием строгий постельный режим.

В 1921–1922 годах воспаление лёгких считалось чрезвычайно опасной болезнью, и не только потому, что не было тогда целого ряда даже простейших необходимых медикаментов, а ещё и потому, что почти все заболевшие пережили голод, и организм их был ослаблен.

Понятно, почему Анна Николаевна встревожилась, выпросила себе на службе отпуск и буквально днями и ночами не отходила от постели больного мужа. Боря и Настя по мере своих сил и разумения ей помогали. Вот, пожалуй, тогда он и понял, что, несмотря на дикие ссоры между супругами Пигута, на, казалось бы, беспредельную ненависть, существующую между ними, их связывало гораздо более крепкое чувство, которое проявлялось в трагические моменты их жизни.

Наконец, крепкий организм Дмитрия Болеславовича и заботливый уход его жены сделали своё дело. Кризис миновал, больной начал поправляться. Температура упала до нормальных цифр, но дядя Митя очень ослаб и, по заявлению Доброхотова, почти ежедневно его навещавшего, он теперь нуждался в усиленном питании.

– Хорошо бы, – говорил Доброхотов, – давать больному перед каждой едой по ложке красного вина, крепкий куриный бульон, куриного мясца, яиц, сливочного масла, побольше молока, сладкого чая, ну и, конечно, достаточное количество хлеба, хотя бы и ржаного.

Давать такие рекомендации было легко, а вот выполнить их – значительно труднее. Надо помнить, что в этом году и картошка для многих жителей Кинешмы являлась продуктом ограниченным, а хлеб и в семье Пигута делился кусочками. Муку давали только в пайке у Анны Николаевны, и так немного, что даже с добавлением того, что удавалось купить на базаре, можно было только-только не голодать.

А о таких деликатесах, как курица, яйца или сливочное масло, все члены семьи могли только мечтать. Если что и удавалось достать, то так мало, что хватало только Косте. Теперь же нужно было добывать гораздо больше. Правда, в эту зиму на базаре уже появились почтовые продукты, но стоили они так дорого, что месячного жалования обоих супругов могло хватить на приобретение лишь одной курицы, а ведь нужно платить и за лекарства, и за продукты для других членов семьи. Доброхотов от гонорара отказался, но это положение не спасало.

Бутылку красного вина «Кагор», считавшегося в то время одним из важных укрепляющих средств, Анна Николаевна выпросила в госпитале. Всё козье молоко предназначалось теперь только для дяди Мити, да ещё подкупали с базара мороженое коровье. Это был, кажется, единственный продукт, цена которого оставалась более или менее доступной.

В кабинете дяди Мити рядом с Бориной кроватью стоял большой старый сундук, в нём хранилась рожь, в своё время присланная Болеславом Павловичем. Иногда она служила подспорьем в питании, но, вообще-то, береглась на крайний случай. Правда, Боря, который всегда был голоден, умудрялся через маленькую дырочку в уголке сундука пёрышком и лучинкой выковыривать немного зёрен, и они с Костей грызли их, как семечки, но в основном-то те несколько пудов зерна, которые там хранились, были целы.

Анна Николаевна решила, что крайний случай наступил, и, воспользовавшись помощью соседа, священника Афанасьева, выменяла почти всю эту рожь у какого-то нэпмана на целый мешок муки. Нэпман, конечно, нажился, но другого выхода не было. Из этой муки, которую ещё и просеивали, пекли для дяди Мити отдельный хлеб. Делал это, между прочим, Боря. После удачно испечённых хлебов во время болезни Насти он стал признанным хлебопёком и почти всегда выпекал хлеб сам.