Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том 1

Едва Борис улёгся на кровати с пружинным матрацем, как в ту же минуту крепко уснул. Он не слышал, как пришла Катя, как Игнатьич уговаривал её поесть и как она отказалась, сославшись на то, что уже успела пообедать вместе с сёстрами. Игнатьич ушёл, а Катя разделась и забралась в ту же кровать, где уже спал крепким сном Борис.

Надо сказать, что со времени её возвращения им ещё не приходилось оставаться наедине: то Борис был занят в операционной, и она ему помогала, то она должна была находиться в перевязочной, чтобы руководить гипсованием, ведь, кроме неё и Журкиной, ни одна сестра делать этого как следует не умела. Не могли научить этому сестёр и молодые врачи, так что Шуйской приходилось в нарушение всех правил работать чуть ли не по двадцать часов в сутки. Во всяком случае, так было в первые два дня. И сейчас молодая женщина, вернувшись домой (а это был её дом, так как Борис сразу же предложил ей поселиться в его комнате) и забравшись в постель, сразу же уснула. Она не слыхала, как в дверь кто-то тихонько постучал. Борис поднялся с постели и, стараясь не разбудить спящую Катю, подойдя к двери, тихо спросил:

— Кто там, в чём дело?

За дверью оказался дежурный по госпиталю, начальник канцелярии Добин. Он смущённо проговорил:

— Извините, товарищ майор, но к вам опять посетители! Какие-то два человека, одетые ещё в старую красноармейскую форму и со шпалами в петлицах. Они очень хотят видеть начальника госпиталя, говорят, что у них важное и срочное дело, что они врачи из лазарета военнопленных, и от разговора с вами зависит жизнь многих раненых, которые находятся там. Как прикажете?

— Я сейчас оденусь, — сказал Борис, — и выйду к ним. А вы проводите их в мой кабинет. Оружия при них нет? Могут ведь к нам фашисты диверсантов подослать.

— Кажется, нет, — ещё более смущённо пробормотал Добин.

— Проверьте и проведите их ко мне, да на всякий случай захватите с собой вооружённого санитара, — распорядился Борис.

Затем он вернулся в комнату, быстро обулся, надел китель и снаряжение с кобурой и пистолетом ТТ, надел фуражку и направился к двери.

Борис уже был в кабинете, когда Добин ввёл к нему людей. Они действительно были одеты в форму старого образца, хотя и чисто выстиранную, но очень поношенную, используемую уже несколько лет.

Вошедшие остановились у двери и, щёлкнув каблуками, как это делали обычно немецкие офицеры, представились:

— Военврач третьего ранга Рудянский.

— Военврач третьего ранга Халимов.

Первый был среднего роста, тёмный шатен, с карими близорукими глазами, подтянутый и, видимо, очень энергичный. Говорил он высоким звучным тенором.

Второй — высокий, рыжеватый веснушчатый мужчина с приплюснутым носом, толстыми губами и глазами какого-то неопределённого серо-голубого цвета, над которыми нависали густые рыжие брови, он говорил каким-то вялым густым баском.

Оба они выглядели очень худыми. Щёки у них ввалились, и обмундирование, очевидно, когда-то хорошо подогнанное по фигуре, сейчас висело на них как на вешалках. Представившись, они с ожиданием и некоторым удивлением уставились на Бориса.

Вначале эти пристальные взгляды даже смутили его, но потом он понял, что они рассматривают его обмундирование. Принимая этих посетителей так же, как наркомздрава Эстонии, он надел свой парадный китель, сшитый ему перед началом наступательных действий в портняжной мастерской Военторга из какой-то новой, как будто полученной от англичан, светло-зелёной материи вроде тонкого сукна. На его плечах красовались блестящие серебряные погоны с двумя красными полосами и большой серебряной звёздочкой между ними. На груди справа блестел орден Отечественной войны, а слева висела медаль «За оборону Ленинграда». Очевидно, эти люди такую форму видели впервые, так оно впоследствии и оказалось. Они уже встречались с новой формой Красной армии, но то была обыкновенная полевая форма — гимнастёрка с зелёными пуговицами, защитного цвета погонами, на которых были вышиты красные звёздочки.

Добин, молча наблюдавший, как Алёшкин, встав из-за стола, вежливым жестом пригласил посетителей занять стулья, обратился к начальнику:

— Товарищ майор, я не нужен? Разрешите идти?

— Идите, оставьте там санитаров в коридоре, может быть, мне что-нибудь понадобится, — ответил начальник госпиталя и стал усаживаться в своё небольшое кресло.

Всё это время его мучила неотвязная мысль: где он видел этого уже немолодого, невысокого сухопарого человека? Слушал его голос и ощущал какое-то смутное воспоминание, связанное с названной им фамилией. Это было тем более поразительно, что второй мужчина, как бы в полном контрасте, никакого волнения у него не вызывал.

Садясь, Борис тоже представился:

— Майор медслужбы, начальник хирургического госпиталя Алёшкин Борис Яковлевич.

Он достал из лежавшей на столе коробочки английскую сигарету, закурил её и пододвинул коробку к посетителям, предлагая закурить.