Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том 1

Прошло несколько минут в томительном молчании. Затем один из пришедших, тот, который был пониже, достал из кармана гимнастёрки сложенный вчетверо листок и протянул его Борису. Но прежде, чем взять бумагу, Борис бросил сигарету в пепельницу и вскочил. Его точно что-то осенило, он воскликнул:

— Как, вы сказали, ваша фамилия? Рудянский?

— Да, Рудянский, — удивлённо посмотрев на взволнованного майора, ответил тот.

— Борис Алексеевич?

— Да, — ещё более удивлённо проговорил Рудянский, очевидно, совершенно не понимая, откуда этот неизвестный ему военный врач Красной армии может знать его имя и отчество.

— Вы сын Алексея Михайловича Рудянского из города Темникова?

— Да, — вскочив на ноги, в полном изумлении в третий раз уже почти крикнул Рудянский. — А откуда вы знаете моего отца?

Борис усмехнулся:

— Да уж оттуда… Моя фамилия вам ничего не сказала? Конечно, где было вам, гимназисту восьмого класса, заметить какого-то первоклашку, восторженно наблюдавшего за вашими гимнастическими упражнениями? Ну, а такое имя, как Мария Александровна Пигута, вам ничего не говорит?

— Как же, как же! Её в Темникове все знали. Она была начальницей женской гимназии, затем какой-то советской школой заведовала. Папа с ней был хорошо знаком. В её гимназии моя старшая сестра училась… Ну, а при чём здесь она?

— При том, что она моя бабушка, и я у неё жил после смерти моей матери. Жил до самой её смерти.

— Ну, теперь я припоминаю… Дома был разговор о том, что у Марии Александровны очень молодая дочь-врач от рака умерла. Да, потом говорили, она и сама погибла от этой же болезни. Я на её похоронах был, как раз каникулы шли. Я тогда уже в Москве в университете на медфаке учился.

— Ну вот, видите, мы с вами земляки, значит, это же замечательно! Ведь через столько лет своего гимназического кумира встретить! Я-то помню, что последний раз виделся с вами ещё в гимназии, наверно, в 1917 или 1918 году, а сейчас уже 1944-й. С тех пор, значит, почти 25 лет прошло! Но как вы-то здесь очутились? И почему в такой форме? — довольно бестактно спросил Алёшкин.

Рудянский как-то сразу потускнел, его оживление и радостная улыбка, появившаяся во время рассказа Бориса о выявленном их землячестве, сменилась какой-то грустной гримасой. Он понуро опустился на стул и, указывая на бумагу, которую Борис всё ещё продолжал держать в руках, сказал:

— Прочтите, там всё сказано.

Борис развернул листок, очевидно, вырванный из полевого блокнота, и сразу взглянул на размашистую подпись, стоявшую внизу письма. Это была хорошо знакомый ему росчерк начальника Особого отдела армии (или, как тогда начали его называть, СМЕРШ) Скворцова. Алёшкин в своё время лечил этого подполковника (теперь уже полковника) в связи с ранением, которое тот получил, возглавив атаку одного из батальонов 65-й дивизии, потерявшего в бою командира, ещё под Невской Дубровкой. С тех пор они со Скворцовым были на дружеской ноге. Скворцова перевели в штаб армии почти одновременно с переводом в госпиталь Бориса.

Записка содержала следующее:

«Товарищ Алёшкин! Мы обнаружили около Таллина в одном из бывших баронских замков госпиталь наших военнопленных. К нашему удивлению, все раненые уцелели. Они оказались, хотя и очень истощённые, но хорошо ухоженные, хирургически обработанные. Все они уцелели только потому, что охрана госпиталя, состоявшая из нестроевых фашистских солдат, увидев стремительное наступление наших танков, бросила свои посты и разбежалась кто куда. Направленные для уничтожения раненых эсэсовцы, столкнувшись с нашими наступающими частями, были разбиты и также обратились в бегство. Все раненые числились рядовыми, но, как мы уже успели выяснить, кое-кто под видом рядовых был и из командиров, даже политработников. Все они утверждают, что своим спасением обязаны двум врачам, которые вручат тебе эту записку. Побеседовав с ними и узнав от них кое-какие подробности, я поверил в их благонадёжность и поэтому решил оставить их во главе этого госпиталя. Пока мы госпиталь взяли под свою охрану. У них очень плохо с медикаментами и с питанием. Они сами расскажут. Помоги им, чем можешь. С приветом. Скворцов. Подробности расскажу при встрече. 24 сентября 1944 г.»

Прочтя эту записку, Борис понял всё. Он крикнул стоявшего за дверью санитара и приказал прислать к нему Гольдберга, Иванченко и Игнатьича. Первым явился Игнатьич.

— Вот что, Игнатьич, эти товарищи — мои друзья. Беги на кухню и притащи для них сюда обед, чай, хлеб, ну и «наркомовскую норму». Понятно? Чтобы через пять минут они могли здесь поесть.

Игнатьич мгновенно исчез.

Вскоре оба гостя с плохо скрываемой жадностью набросились на принесённые блюда. К алкоголю они не притронулись, но с нескрываемым наслаждением пили чай с черносмородиновым вареньем.

Тем временем в кабинет вошли Гольдберг и Иванченко.

— Сколько у вас раненых? — спросил Алёшкин у Рудянского.

— Около 250, — ответил тот.