Неодолимые

Оторвавшись от наседавшего противника, конная группа Родимцева упорно шла к ближайшей излучине Дона, не встречая на пути ни гитлеровцев, ни наших войск. И вдруг при подходе к деревне Венделевки гвардейцы почти лоб в лоб столкнулись с гитлеровскими танками. Их было три. Три запыленные бронированные громадины. По выхлопам все поняли, что танки на ходу. И немцы не растерялись. Они молниеносно двинулись на конную колонну. «Вот подлецы, как уверены в себе, даже не стреляют», — сплюнул комдив. А всадники, получив команду, рассыпались на мелкие группы и стали уходить от танков по рвам и оврагам. Наконец поняв, что «легкая» добыча уходит из-под носа, фашисты открыли огонь из бортовых пулеметов. Комдив видел, как, словно споткнувшись о невидимый барьер, упали несколько коней вместе со всадниками. До ближайшего оврага оставалось рукой подать. Вечерело. Метрах в тридцати справа, неуклюже подпрыгивая в седле, скакал комиссар дивизии Зубков, который сменил Чернышева, отозванного в Москву. «Отступаем, бежим, — горько скрипел зубами комдив. — Гонят нас, как табун сайгаков». Но он понимал, что нельзя распускать нервы. Главное — собрать дивизию, наладить управление. «Ничего, я вам еще, гадам, покажу, шайтан побери». И вдруг он увидел, как завалился на скаку конь под комиссаром. «Молодец, успел соскочить», — подумал комдив и резко повернул к боевому другу.

— Жив, комиссар?

— Даже не ранен.

— Вставай на стремя, берись за луку, и побыстрей.

Так они и дотянули последние двести метров до оврага. И то ли наступившая неожиданно тишина отпугнула немцев, то ли они поняли, что ловить одиночных конников по оврагам бесполезная затея, но они наконец отказались от преследования и повернули назад. Собравшись в овраге, конники отдали последние воинские почести боевым товарищам. Как положено, встали, дали залп погибшим, а расходиться было стыдно.

— Товарищ комдив, — каким-то простуженным в этот летний день голосом прохрипел командир разведчиков Подкопай, — что же мы их так, ни имени, ни фамилии? Хоть бы дощечку поставить.

— А ты не стони, найди в этой лысой степи дощечку, я подожду, сам надпишу, хоть химическим карандашом, а надпишу.

— Да где я…

— Ищи, десять минут тебе.

Группа слышала этот разговор, и все как стояли вокруг могил, так и остались стоять. Они знали друг друга давно. И Подкопая, этого лихого разведчика с лихим чубом, с веселыми, хитрыми и добрыми глазами, бесстрашного, не знающего слово «страх», и мудрого, которого вокруг пальца не проведешь, быстрого на дело и на выдумку. На выдумку он был мастак. Это ребята еще под Киевом, в Голосеевском лесу поняли, когда Подкопай «языка» брал. Но где сейчас в этой задонской степи найти ему хоть какое-то деревцо. Под ноги Подкопаю попалась поломанная оглобля. Он ее поднял, посмотрел и отбросил в сторону. Постоял минуту, подумал, подумал, поднял оглоблю и бегом побежал назад.

— Вот, товарищ полковник, больше нет.

— Коли давай. Отруби и зачисть.

Когда все было сделано, комдив достал карандаш и на вырезанном квадрате написал фамилии погибших, посмотрел вокруг, протянул руку с карандашом к гвардейцам, словно предлагал подписаться под его словами. Подошел комиссар, взял карандаш и твердо вывел: «Не зря мы воюем, воюем, чтобы победить». И снова гвардейцы выстроились возле могилы своих однополчан.

Постояли склонив головы, помолчали. Им, живым, еще предстояло сделать многое. Отомстить за своих ребят. Освободить тысячи деревень. Выстоять и победить. И они верили, что сделают все, что все выдержат. И еще верили в своего комдива. А тот, худой, с косым прищуром глаз, был спокоен, словно и нервов у него не было, словно он — железо, а не человек. Уже второй год многие воевали с ним бок о бок и удивлялись: вроде душевный, добрее человека не найдешь. И вместе с тем кремень, слезой не возьмешь, до слез не растрогаешь. «Ну и человек, — удивлялись многие, — из какого только сплава он сделан?»

— Комиссар, — прервал затянувшуюся паузу Родимцев, — командуй. Как договорились — завтра мы должны быть на Дону.

Коновод подвел лошадь. Родимцев привычно поднялся в седло, мягко тронул поводья…

22